«У меня было видение, что Тюмень станет городом будущего». Интервью с создателем набережной Илфатом Минулиным

Пожалуй, главное место Тюмени — набережная около моста влюбленных. У большинства приезжих она вызывает восторг, хотя некоторые критикуют набережную за монументальность, засилие гранита и нехватку зелени. Мы встретились с архитектором Илфатом Минулиным, который принимал участие в проектировании набережной, чтобы спросить, что бы он сделал по-другому сейчас и могла бы набережная быть принципиально другой? И заодно обсудили облик города, его особенности и изюминки. Получилось огромное интервью с большим количеством иллюстраций. Читайте его в два или три этапа, но обязательно до конца, а потом в комментариях выскажите свое мнение о том, как развивается Тюмень и что ее ждет в будущем.

— Вас считают идеологом тюменской набережной — той, которую построили первой. Сейчас, когда она уже готова и выглядит весьма помпезно, что бы вы сделали иначе?

— Я ее помпезной не считаю. Мы подходили с позиции садово-парковой зоны. Дело не в помпезности, а в колоссальности сооружения по защите и укреплению берега.

— Вы тоже, как и Главное управление строительства, настаиваете на том, что набережная — это прежде всего гидротехническое сооружение?

— Я не настаиваю, у нас было такое техническое задание.

— На сайте вашего архитектурного агентства, где есть проект набережной, написано, что это общественное пространство в первую очередь, а потом уже гидротехническое сооружение.

— Досуг на реке всегда был. Я такой же житель города, как и все, ходил в детстве купаться к монастырю. На той стороне была отсыпана набережная, а рядом — парк маломерного флота, можно было снять лодочку и покататься. У нас всегда была проблема найти паспорт, потому что школьникам не давали лодку. Мы заплывали туда, где сейчас набережная Заречного парка, про которую написал господин Канаткин.

Но мы должны сочетать строительство и искусство архитектуры. Все архитекторы знают закон: «Польза, прочность, красота». Сейчас еще добавляется экономичность. Если что-то из этого начинает выпячиваться, то возникает диссонанс. Смысл в том, что если мы сделаем только красиво, то это будет дорого и конструктивно ненормально. Мы должны были найти баланс.

Это же один из самых сложнейших участков — там большая историческая часть, мост с вантовыми конструкциями. Вода может подниматься до девяти метров. Представьте, это же трехэтажный дом, сродни цунами. Конечно, это раз в сто лет бывает, но то, что она колеблется в этом девятиметровом пределе, представляет опасность.

Три уровня набережной. Первый уровень загрязнен канализационными системами, теплотрассой и другими коммуникациями, сверху это течет всё, и на втором уровне, где чистые ключи бьют, засоряется. Нам необходимо было поймать эту воду, соорудить величайшее гидротехническое защитное сооружение с верхних водяных сливов. Там же были пробиты огромные сваи, тяги сделаны прямо в тело корпуса, а верхняя часть испещрена сеткой водосборных труб. И в эту систему мы должны были вписать красоту.

— В такой системе можно было использовать только гранит или это было пожелание заказчика?

— Когда такие вопросы задают, называют идеологом, нужно понимать, что архитектор — это многогранная специальность. С одной стороны, мы — выразители общества, с другой — мы работаем по заданию, с третьей — строители, с четвертой — деятели искусства. Нам необходимо это всё соединять.

Я, например, тоже был за гранит, исходя из опыта работы на кладбищах. Это тяжелое дело — утрата людей. Некоторые заказчики в порыве печали могут быть агрессивными, как-то нам сказали на одном объекте, что, если материал начнет плесневеть, трещать, вы рядом будете находиться. Те, кто работают на рынке ритуальных услуг, говорят, что лучше гранитного камня ничего нет.

Была тема с мрамором — сделать на набережной мраморные балюстрады в античном стиле. Такое предложение было, потому что в классическом стиле сделано здание ТюмГАСУ. Я впервые столкнулся с набережной в 1994 году, сидел на работе, и ко мне пришел представитель организации, которая занималась берегоукреплением, и спросил про художественное оформление. Что бы там можно было сделать? Я помню, что нарисовал набережную с ротондами, балюстрадами. Ребятам понравилось. Потом с приходом Сергея Семеновича Собянина была сдвинута эта тема.

— Почему отказались от античного варианта?

— Какие-то элементы начали проходить. На набережную сначала зашел Екатеринбургский художественный фонд, они предлагали монументальную, со скульптурами. Когда мы туда зашли, то участвовали в конкурсе и предложили общее пространственное видение. И до сих пор мы бы хотели на нём настаивать, потому что оно до конца не выполнено. Верхняя бровка должна быть решена в виде галереи, чтобы туда любой человек мог зайти на любом отрезке набережной — попить, поесть, в туалет сходить.

— От мрамора отказались, потому что гранит прочнее?

— Вообще берег — это агрессивная среда, ветер, вода, но, с другой стороны, это канал, по которому в город проникает свежий воздух, это легкие города. Конечно, зимой там будет холодно и некомфортно.

Сам берег в бетоне, а гранит — это облицовка. Нам гранит достался, он был до того, как мы зашли в проект. Соотношение цены и качества в граните лучше. Вы так говорите про гранит, я бы, например, сегодня выбрал керамику, которая повторяет всю природную красоту, но мы же должны были сделать это вандалоустойчивым. У нас, например, есть металлические ограждения с шарами, кому они мешают? Но их ломают, будто они сахарные. Люди умудряются сломать, спилить эти шары. Вандализм присутствует.

Гранит — это было коллективное решение. У нас еженедельно по средам всегда собиралась рабочая группа, она принимала решения: по фонтанам, по скульптурам. В ней были строители, техники и так далее. Все искали компромисс: например, жаркие споры были по фонтану. Были предложения с лебедями, которые входили в диссонанс со всем остальным.

Была еще история с замками, помните, их вешали на мосту? Приехал мужчина, который разругался со своей возлюбленной, снял замок (символ любви же!) и бросил его. И этот замок прилетел точно в голову строителю, который работал на набережной.

— Все замки спилили после этого?

— Эта ситуация была переломлена, руководство города приняло такое решение. Было предложение сделать для этих замков металлическое дерево. Вы не представляете, сколько скульпторов работало по теме набережной.

— Вот по поводу деревьев, но настоящих. На сайте вашего агентства есть проект, и в нём — настоящие большие деревья на прогулочной зоне. Почему их нет в реальности?

— По деревьям особенная история. Мы бились, но нам четко сказали, что невозможно. Мы же делали практически Саяно-Шушенскую ГЭС, бетонную дамбу, чтобы она воду держала. В принципе, можно было сделать балконы и насыпать туда земли, откуда они бы росли, но тогда за этим нужно было очень сильно ухаживать. И нам сказали, чтобы посадить деревья на этой отметке, нужно пройти полутораметровый слой бетона, а это невозможно.

Я знаком с Маргаритой Ахмечет из «Астра Гарден» (садовый центр в Тюмени. — Прим. ред.), она говорит, что можно найти варианты. У нее есть эксперимент посадки деревьев на плоской кровле. Если бы мы могли вернуться к этой теме, то мы только за!

Были не только деревья, но и еще один мост через Туру. Предлагали сделать его в районе кожно-венерологического диспансера, предлагали сделать ритмические ряды зелени и освещения. У нас это называлось «шагреневая кожа», хотели сделать змею. Если бы вы смотрели издалека, то увидели бы змею — волнообразную линию. Посчитали, что это дорого.

Набережная до сих пор развивается, что-то отпадает, как, например, мост, про который сказали, что не надо. Что-то появляется — будут делать подземный переход у «Нефтяника». Набережная была новым опытом для города.

— Почему Екатеринбургский художественный фонд отказался от работы по набережной?

— У них в концепции было множество зданий с эскалаторами и лестницами. Когда стали смотреть экономический эффект, появились сомнения. Конструкторы просчитали склон и сказали, что на сооружение этих зданий нужно потратить очень много средств. Несопоставимо с гранитом. Кто-то просто кинул клише про гранит. Если бы видели, как люди ломают, мрамор точно бы сломался!

В общем решили менять концепцию, а это означало, что по закону надо проводить тендер. Нам предложили поучаствовать. Это было в начале 2008 года. Контракт заключили в конце того же года.

Ограждения мы предложили с деревом, я на нём настаивал, чтобы руки не мерзли, когда на них опираешься. Ограждения с деревом приняли, скамейки — нет, потому что они без спинок. Мы посчитали, что такие скамейки удобны, потому что их можно использовать с обеих сторон и разные композиции составлять, но кому-то обязательно нужны спинки.

Когда говорят, что мы сделали набережную дико монументальной, это неправда. Прорабатывались разные варианты, всё просчитывалось до деталей. Можете говорить что угодно, но посмотрите, сколько у нас в проекте зелени. Предлагали храм, маяк. Не стали всё это делать по разным причинам. Когда идешь, очень тяжело дойти до конца.

— А будет сделано когда-нибудь?

— Конечно, хотели бы вернуться, рассмотреть передовые идеи — например, подземную урбанистику. Галерея та же! Сделать ее элементарно, выбираем шесть метров на участке земли, там можно устроить кинотеатр, клуб, кафе, санитарные узлы.

— Но на набережной уже есть туалеты и ларьки.

— Да, два огромных туалета. Мы за них бились.

— Их не хотели делать?

— Был большой вопрос сначала, но потом коллективно приняли решение, что они нужны. Туалеты получились отменные, там жить хочется! Потом было принято решение делать парковку, а в теле парковки — еще один санитарный узел. Как технически они решены? Все отходы стекают в яму, а потом уже дорогостоящим насосом закидываются наверх.

Может, есть смысл рассмотреть канализационную трубу вдоль русла Туры? Если бы этот проект прошел, то туалеты можно делать где угодно, всё туда сливать, а потом в районе Антипино это всё будет откачиваться.

— Для этого набережную снова надо будет вскрывать?

— Возможно, где-то придется. Но извините — первую очередь набережной 10 лет назад сдали, срок немаленький, многие вещи пересмотрены.

В то время очень резко относились к памятникам истории, задавались вопросом: сохранять или нет. Наш коллектив настаивал — памятники выходят на реку. Были выделены средства. 21 памятник мы сохранили: гауптвахту, домик Макарова и так далее.

Сейчас у людей мировоззрение изменилось. Река Тура — одна из главных улиц Тюмени, ее фасады надо формировать. Если вспомнить сельхозакадемию, то с левого берега ее не видно, а там очень интересный фасад: обхватывающие два крыла и по центру симпатичный эркер, но перед всем этим безобразное здание. Это работа для будущих поколений.

А вы в курсе, что на Туре должен был появиться кремль? По постановлению Петра 1700 года в трех городах (Тобольске, Тюмени, Верхотурье) сделать кремль от нападений кочевников. Так что [на месте Гостиного двора] у нас должен был быть кремль сто на сто метров, но, видимо, наш воевода поленился. Хочется, чтобы тюменский кремль все-таки построили.

— Сейчас-то уж точно не построят!

— Ну хотя бы намек дать. (Смеется.) Может, макеты поставить, выходы в Гостиный двор. А статус кремля придать Троицкому собору и раскрыть его, я считаю, что русскую культуру есть куда развивать.

— Мы уже много говорили про гранит, но я все-таки задам вопрос, который часто обсуждается в Сети. Более естественные, деревянные материалы вообще не рассматривались?

— Это рассматривалось! У нас было предложение спуски до низа сделать деревянными, даже в Главном управлении строительства в тот период говорили, что в Европе полно дерева, которое не горит, не тонет и не гниет. Есть такая специальная обработка. У нас даже был проект деревянной лестницы в металлической оправе, на ней можно было сидеть — на дереве же приятно сидеть. Молодежь точно бы сидела. Но после консультаций было принято решение не делать, потому что поняли, что будет большой поток, истираемость дерева будет колоссальной. Мы знаем, что Тюмень была деревянной, но дереву не дали ход. Здравый смысл — решили сделать единообразно в камне.

Возвращаясь к граниту, у него же безумные возможности всяких рисунков и тому подобного! Когда приходишь в цех и видишь разнообразный камень, ты сдаешься, понимаешь, что камень — это здорово. А вообще это не было каким-то тайным решением, это был многолетний опыт. Масса бесед была проведена.

— Еще один важный вопрос — по поводу спусков. Случаются ЧП, когда люди тонут или падают с моста влюбленных. Такое было минувшей зимой, и спасатели не сразу смогли попасть на лед, чтобы вынести упавшую девушку. С другой стороны, владельцы лодок говорят, что причалить в центре теперь практически невозможно. Водная гладь недоступна.

— Да, мы с этой темой столкнулись. Получается, нужно было долгим откосом уходить в реку? Такой возможности не было.

— Значит, чаще спуски надо было делать?

— Тема по спускам была задана, мы начали ее отрабатывать, сделали спуски. Потом оказалось, что до подошвы, куда максимум опускается река, лестницы не хватало. Начали появляться металлические лестницы, потом спасательные круги. Расчеты для спусков есть, по ним можно сделать. Но сделать спуски на всём протяжении набережной не получится. Даже те спуски, что сейчас есть, постоянно закрыты.

— А почему закрыты?

— Когда вы сделали объект, то несете за него ответственность. Вы же не господь бог! Люди могут погибать. Тура — непростая река.

— То есть их закрывают, чтобы никто не спускался к реке?

— Конечно! Чтобы избежать самой ситуации. Если сейчас поднялась эта тема, что надо спускаться к реке, то у нас же есть многоуровневый причал, значит, его надо доработать. В продолжение развития набережной, собирая все отрицательные моменты, мы пришли к выводу, что надо развивать систему плавбульваров. Они будут швартоваться. Создать плавбульвары можно на основе барж, которые производят в Тюмени, с них можно делать спуски.

А еще можно деревянные спуски делать, перемещающиеся по высоте воды. Но мы тоже боимся, что туда может забраться человек, ребенок. Конечно, люди определяют степень риска сами, у них же есть головной мозг. Но если он не сочетается с другими частями тела, то вы ничего не сделаете.

— У вас на сайте есть концепция левой набережной. Почему не вы занимались ее обустройством?

— Мы ее запроектировали. Все проекты проходят госэкспертизу, во время прохождения госэкспертизы возник ряд вопросов. Там была очень сложная тема по канализованию объекта, потому что у нас в проекте был предусмотрен пункт проката лыж. Этот вопрос не могли решить. Почему-то есть в нормативных требованиях пункт, который обязывает развести пешеходные и велосипедные потоки. Эксперты обязаны были указать на них.

— Зарубили ваш проект?

— Можно сказать, что не дали ему ход. Все понимали, что набережной надо заниматься, был тендер, выиграла другая фирма. Было принято решение делать другую набережную.

— В вашем проекте левого берега были пляжные зоны.

— Были такие местечки. Но когда мы говорим про пляж, это только кажется легким решением, по сути оно очень сложное. Люди, которые выступают за пляж, они хоть раз на этой реке были? На том берегу невозможно в воду заходить, там ниша, мусор. Это опасно.

— Конечно, купаться никто не будет, но посидеть на песочке и позагорать — это же неплохо?

— Посидеть на песочке — это хорошо, но этому надо уделить очень много внимания! Идеология левой набережной была такая, что мы переходим на другую сторону, а там спорт: волейбольные спортивные площадки, пляжные заводи, велодорожки. Но это очень сложный вопрос! Гидрологи говорят, что, когда мы в камень одеваем реку, усиливается поток, сильнее становится разрушительная способность реки. То, что мы настроим, просто тупо разрушится.

Было предложение щебнем обсыпать и привезти песок, но мы должны понимать, что вода, которая будет подниматься и уходить, будет его смывать. Песок надо будет всё время насыпать. Это дорогостоящее удовольствие. Глупо сейчас реализовывать всё это, хотя душа требует.

Сегодня они нашли иное решение. Если мне сейчас задать вопрос, нравится ли мне их решение? Да, конечно, нравится! Мне нравится, например, волнистое ограждение, оно интересное. Как тюменец я радовался этому проекту.

— Мы с вами говорили о причалах, катерах и лодках. Стоянка маломерного флота — до сих пор животрепещущая тема. Я настаиваю на том, чтобы мы сделали заводь в реке Тюменке, там нужно углублять дно и делать шлюз. Это даст нам великолепное решение — в заводи можно устроить стоянку маломерных судов, мостки, переходы. Развить прибрежную зону. Всё это можно обустроить очень красиво. Представляете, какая будет живописная картина, сколько катеров будет там стоять!

— Но в Тюменке же практически нет воды?

— Неправда, там есть вода, я всё там облазил.

— Вы хотите, чтобы там был городской пруд, как в Екатеринбурге?

— Конечно, Екатеринбург и живет тем, что у них запрудины делаются! И у нас можно запрудину сделать и шлюз!

— А как реагируют власти на это предложение?

— У нас много материалов на этот счет, власти интересовались, но на это нужны деньги.

— Наверное, это слишком масштабный проект?

— Да какой же он масштабный? У нас даже в Салехарде шлюзы стоят! А еще у нас предложение: чуть дальше в логу, где стоял татарский город Чимги-Тура, сделать что-то вроде Аркаима. И то, за что ребята борются, — парк.

— Парк в логу, где хотели кампус строить?

— Да, там их целая система. А у нас их только засыпать пытаются. Там еще гаражные кооперативы, с ними надо что-то делать. Мы изучали их: например, вдоль Полевой 50% заброшено и развалено. Эта территория в бедственном положении, никто ее не эксплуатирует и не обращает на нее внимания. Здесь можно развивать хороший бизнес-центр со сквозным проходом. В ложбине возле церкви Михаила Архангела можно амфитеатр сделать с выходом в парк.

— Как можно было бы парк сделать? Там ведь всё уходит вниз?

— Это очень просто, разрабатываются уровни. Всё зависит от понятий. Если это парк природы, то минимально облагораживаем: расчистить дороги, пропилить, насадить ирисы. Но мне кажется, что в городской среде можно было бы его обустроить спортивными площадками и финансовой стороной. Мы зачастую против руководства выступаем, но сами бы попробовали поруководить. Например, у многих людей, которые здесь живут, сливы сделаны. Они сливают из туалетов воду в лог.

— Но если там всё реконструировать и делать парк, то этот вопрос можно решить?

— Да! Я просто хочу сказать, что отрицательное движение может быть с разных сторон. Если здесь возникнет цивилизованный парк, то капитализация земель вырастет, найдутся люди, которые захотят использовать это с точки зрения предпринимательства.

О кампусе, который предлагался, не вся информация была доведена. Я считаю, что в Тюмени есть коллективы, которые могли бы решить этот вопрос в логу или в другом месте. Это дело надо обсуждать. Но, значит, недоработали, если возник такой негатив. Я лично — за более природное сочетание. Я не до конца согласен с теми, кто предлагает оставить как оно есть, но и совсем уничтожить лог — мне это не импонирует, скажем так.

Тюмень — уникальный город, в котором можно многое реализовать. У нас водный перекресток фактически: река, озера, каналы — всё это соединяется. Когда-то критическая масса превысит. Мои знакомые железнодорожники говорят, что в Тюмени уже давно 1 440 000 населения.

— Как это они посчитали?

— У них своя методика.

— Миллион — возможно. Но 1 400 000 — это перебор!

— Ну спорили, с пеной у рта мне доказывали, что это давным-давно уже.

— В Тюмени очень мало парков в центральной части города. Но есть Текутьевское кладбище, про которое, как мы знаем, около 10 лет назад уже говорили, искали варианты того, как его вписать в жизнь города.

— Мы занимались Текутьевским кладбищем, проводили большое исследование. Своими ногами его истоптали, приходили оттуда мертвые. Погост есть погост, он конкретно высасывает энергию. Но я считаю, что это должен быть мемориальный парк с сохранением всех захоронений. Захоронения вскрывать, мы считаем, нельзя.

Мы выявили там все дороги, в том числе те, по которым может подъезжать большегрузный транспорт для того, чтобы проводить чистку. Там зелень растет безобразно, она вгрызается в ограждения. Есть исторические сектора: еврейские захоронения, мусульманские, христианские, советские. Мы всё это выделили в зоны. Предложили сделать единообразные таблички. Мы нашли порядка шести тысяч захоронений. Но, как говорят, там было 15 тысяч. Все данные были уничтожены пожаром.

В свое время Сергей Собянин хотел, чтобы там появился парк, он обратился к специалистам, чтобы они предложили варианты. Работали коллективы, предлагался планетарий даже, были предложения по перезахоронению, чтобы сделать обычный парк. Но часть Текутьевского кладбища и так в парк превращена, это еще с советских времен шло. Город растет. Но так с кладбищами некрасиво поступать, на мой взгляд. Если мы будем благодарны предкам, то энергия мертвых будет нам помогать. Смерти, как говорят, нет. Мы не знаем, что это такое, а когда наступает...

— Мы рассказать не можем.

— Да, совершенно верно. (Смеется.) То есть кладбище надо сохранять. Но то, в каком виде оно находится, тоже неправильно. Там люди шашлыки жарят, мы с этим столкнулись и были ошарашены, когда исследовали захоронения.

Сначала это был волонтерский проект, потом был бюджетный заказ. К тому времени как раз истекал срок в 52 года, [когда уже не было новых захоронений]. Наше предложение было — мемориальный парк. Осветить его, сделать там зоны, чтобы посидеть и подумать. И сквозные проходы. Там должно было быть видеонаблюдение, чтобы исключить инциденты. Там должны были быть люди, которые за всем следят.

— Чем дело кончилось?

— Проект существует, ждем, когда он реализуется.

— Что должно для этого произойти?

— Может, еще раз беседу завести. Я считаю, что, если Текутьевское кладбище сделать, город просто взлетит, потому что, еще раз говорю, это будет благодарность предкам.

— Почему не реализуют? Нет политической воли?

— Эта разработка шла по теме Евгения Куйвашева. У них были переговоры с Владимиром Якушевым, были обещаны средства.

— Куйвашев уехал и проект встал?

— Получается, так. Эта тема стала менее приоритетна у тех, кто встал у руководства. У каждого свои предпочтения.

— Может, люди не хотят этого, потому что в России как-то не принято гулять по кладбищам.

— Возможно.

— Если будет политическая воля, то этот проект можно хоть сейчас начать реализовывать?

— Да. Там формируется застройка вокруг, и, конечно, нужны транзитные пути.

— В Тюмени, как кажется, одна из самых серьезных проблем — это не только отсутствие парков в центральной части города, но и вообще сокращение зеленых зон, обрезка деревьев, сплошные каменные джунгли. Как вернуть зелень в Тюмень?

— Это очень долгий и нудный труд. Большую роль играет воспитание и образование людей.

— А как это соединяется с деревьями?

— Надо рассказывать про деревья, какие они хорошие.

— А сажать-то надо?

— Слово сажать — опасное. (Смеется.) Нужны какие-то программы, например, Маргарита Ахмечет сделала парк в японском стиле, ходишь там и диву даешься. Надо доверять таким специалистам, пытаться с ними работать.

— Но места для парков в центре нет.

— Да полно места! Мы уже про все места поговорили: набережная, система логов, пойма реки Бабарынки, каскад Цимлянского озера. А там уже Затюменский парк! У нас получается свое зеленое кольцо. Надо весь город пронизывать такими зелеными кольцами.

— Но при этом они стараются застраивать всё жилой или коммерческой застройкой.

— Сейчас идеология уже меняется. Сейчас строители стараются перемежать садами дома, чтобы не было каменных джунглей. Надо пересмотреть ситуацию с парковками, делать так, чтобы люди их покупали.

— В имеющейся плотной застройке в новых районах совершенно точно нет места для парков.

— У нас есть предложение по этим районам — тюменский Арбат, подвесной бульвар над теплотрассой по улице Широтной.

— А если взять такие районы, как Суходолье или Ново-Патрушево?

— Вопрос к разработчикам. Да, это страшная вещь, беда. Когда иностранцев в Суходолье привозишь, они просто в шоке.

— Вы возите?

— Да. Показываем, просят новостройки показывать. В Ново-Патрушево не соблюден принцип перехода, застройка должна как бы растворяться. А тут стоят 18-этажные дома (рядом с частным сектором. — Прим. ред.). А применение сигнальных цветов? Это же неправильно! Какой сигнал нам посылает застройщик?

— Может, он просто хотел сделать повеселее?

— Они нам посылают сигналы — пожар, тревога, опасность. Но я вам еще раз говорю, что это неправильно, это не красит нашу цивилизацию, это повод для того, чтобы над нами смеялись.

— Что с этим сейчас делать?

— Например, посадить крупномеры (большие деревья. — Прим. ред.). Сейчас некоторые застройщики покупают такие крупномеры.

— Но они до 18 этажей не дорастут.

— Сосны очень высоко растут. Надо искать варианты, потому что иначе будут каменные джунгли, массовая концентрация людей — это неправильно. Но сейчас жизнь человека ценится всё меньше и меньше.

— А что вы можете сказать про Тюменскую слободу?

— Там хотя бы есть бульвар Губернский, зеленая зона оставлена, засаживай — не хочу. Это первое. Второе — дома разные, нет сплошной стены, идет игра по высотам, стоят точечки, есть кирпичная застройка. Она разнообразная. Яркие цвета применены, но они пастельные, не сигнального типа. Застройщик пытается любыми способами привлечь внимание. Природа, конечно, спасет нас, цвета всё равно блекнут. Конечно, в Ново-Патрушево тоже есть свой бульвар, но цвета не должны быть такими. И жесткая система, высота в 18 этажей — это много. Она должна быть где-то акцентированной, она должна была быть разорванной этажами ниже, не просто, чтобы квадратные метры шлепали. «Звездный городок» — тоже жесткое решение. Мне неуютно было, когда я там был.

— А что еще в Тюмени вас возмущает?

— Меня ничего не возмущает, жизнь есть жизнь.

— Но чего в будущем не надо делать? Что поправить?

— В городе должны быть градосоветы, нужно заниматься архитектурным проектированием, должно быть архитектурное образование у главных архитекторов, должна быть тяга к этому. Я думаю, что надо усиливать градостроительную проработку, выходить с предложениями, общаться с людьми, говорить об этом. По берегу, например, я полностью согласен с тем, что нет спусков, надо этот вопрос решать. Есть решение — разместить деревянные, которые будут подниматься с водой. Но тот, кому это надо, будет готов платить и содержать это?

— Набережная принадлежит городу, бюджет и должен содержать спуски к воде.

— Невозможно всё навесить на город. Мы ходим в город, [в администрацию], общаемся, разговаривали, например, по поводу зоопарка.

— Отказались же от зоопарка, из генплана Тюмени убрали упоминание о муниципальном зоопарке, аргументируя это тем, что уже есть два частных.

— У озера Липового?

— Да.

— Жалко, у нас есть предложение по зоопарку. Я наблюдал такую картину: на трассе, где рядом есть заводи, уточки плавают. Транзитники, которые с северов едут, останавливаются и детям показывают. Природа рядом с нами. Я думаю, что рано или поздно будет зоопарк, изменили Генплан, значит, и в другую сторону изменят.

— А вам нравится наш Генплан?

— В новый Генплан заложено много экспериментов, например, в Бухарской слободе, где архитектор Михаил Филиппов работает.

— Это Старая Зарека, где хотят КРТ делать?

— Да, видимо. Я всегда рад всему новому, иду навстречу. Сначала я не принимал предложения Михаила Филиппова, хотя мне античная застройка нравится. Несколько личных встреч, и я понял, что имеет право на жизнь, предложения интересные. Но, с другой стороны, на чаше весов благополучие тех людей, которые там находятся.

Градостроительная сетка улиц там была историческим наследием. Когда говорили об этом с Михаилом Филипповым, он сказал, что масштабы освоения совершенно другие, сетка улиц ему не соответствует, придется менять.

Вообще, Генплан — это тяжелая ноша, чтобы реализовать это всё. Вы же видите, как «Вознесенский» строится, как долго идет. Хватит запала? Дорогое строительство довольно-таки.

— С КРТ будет тоже тяжело?

— Да, мы работали в РЗТ (развитие застроенных территорий. — Прим. ред.). Приходится работать с головным мозгом людей, которые там живут, приходится переубеждать.

— Мы хотим у вас спросить про Семакова, 10 — здание бывшего уездного училища около ТюмГУ. Его, видимо, снесут для строительства нового корпуса университета.

— Я могу только поверхностно высказаться, потому что не особо знаком. С одной стороны, мы не дали ТГУ развиться в логу, сейчас не даем тут.

— Отчего же не даем, у них уже проект готов!

— Надо находить компромисс. Конечно, хотелось бы сохранить. Можно интегрировать в новый корпус. Технологии позволяют сделать всё что угодно. Можно выделить ценные стены, что-то оставить. Это всё к компетенции проектировщиков, насколько они озадачены и могут ли они доказать это руководству.

— А вы видели проект нового главного корпуса? Он похож на большой торт.

— Говорят, что делать нужно в стиле барокко. Считается, что барокко — это финтифлюшки всякие, орнаменты. Но есть в архитектуре петровское барокко, это просто сухая архитектура — ровные фасады и немного обрамления.

— Вам нравится новый корпус?

— Союз архитекторов требует, чтобы мы на профессиональном уровне соблюдали кодекс архитектора, мы не должны говорить о работе коллег. Могу только сказать, что градосовет на уровне Союза архитекторов собирался, обсуждал тему. Пришли к выводу, что здание должно быть сделано в ультрасовременном стиле, нейтрально к среде, потому что рядом находится церковь.

— Но проект, который представлен, нельзя назвать ультрасовременным?

— Я имею в виду, что мы пришли к тому, что фасады надо делать ультрасовременными: стекло, прозрачные пространства. Мы должны видеть кухню учебного процесса, как муравьи работают, что-то двигается. Здание должно интегрироваться в среду.

— Погодите, всё же представленный проект не является ультрасовременным?

— Вы хотите все-таки от меня получить ответ... Я не обладаю полной информацией, но то, что произведено на изображениях и как бы перекликается по цвету с Александровским училищем (здание сельхозакадемии. — Прим. ред.), это совершенно разные подходы. Посмотрите, как у Александровского развита верхняя часть, она сделана под крепость. А этот объект недоделан, он недоразвит. Самое подходящее слово — недоразвитый. Есть над чем поработать. Уверен, что можно сделать конфетку.

Давайте представим, что происходит мировое биеннале, все-таки Россия добилась и мы выходим с этим объектом, он будет знаковым?

— Это как Театр драмы в окружении панельных девятиэтажек.

— Нет, вы противоречите себе. Прообраз театра — Мариинка, там серьезные архитекторы работали. Может, просто стиль не нравится.

— Стиль нравится, просто вокруг панельные дома. Это не сочетается. Может, надо было делать театр в стиле конструктивизма?

— Были предложения и в виде огурца, и в виде капусты. Что есть, то есть. Давайте мы это примем и успокоимся. Здание красивое, оно функционирует, давайте мы его полюбим. Там есть потенциал, улица идет к ресторану «Счастье», сейчас господин Шевчик освоит территорию станкостроительного завода. Там будет интересная территория. Тюмень — разнообразная. А объединить всё как раз можно зеленью. Наделаем садов, в них всё утонет, будут только фрагменты зданий.

— Было бы замечательно, сады — это хорошо. Возвращаясь к Семакова, 10. Тюменское архитектурное сообщество будет биться за Семакова, 10?

— Мы уже бьемся. Есть люди, которые говорят, что надо сохранить. Надо искать компромисс.

— В завершение нашего длинного разговора расскажите, что нового появится в Тюмени в ближайшее время, какие ваши проекты реализуются?

— Мы малоэтажную архитектуру сделали на озере Песьяном. На Западносибирской будет экологический парк, так что капитализация объектов вырастет.

— А что будет около Песьяного?

— Я не могу подробно говорить пока, но малоэтажные, четырехэтажные дома.

— Типа «Ожогино»?

— Почти в точку попали. Там новая молодежь работает, у них своя идеология, будет лучше.

— А когда будут строить?

— Уже сваи забили.

— А кто строит?

— Пока не буду говорить.

— Тюменцы?

— Да.

— Большой район будет?

— Да. Весь район отдали, это правильный подход. Еще ходим в администрацию города, просим разрешить новую идеологию города на озере Кривом — «Северное сияние». Вы сегодня меня убили, что зоопарка не будет на Липовом, но еще предлагался зоопарк в районе Мыса. Там же есть проект дендропарка. Еще мы ждем решения по проекту мечети.

Еще есть застройка по Харьковской — Минской — Холодильной, там РЗТ (развитие застроенных территорий. — Прим. ред.). Мы предложили архитектурную концепцию для этого участка, но они выбрали другую концепцию. У нас есть там крупномеры, мы применяли откосы, в которых можно открыть кафе, у нас там были интересные решения.

— Почему огромное количество проектов оседает и не реализуется? То же Текутьевское кладбище, заводь, зоопарк.

— Культуры не хватает. На это нужны деньги, экономика тоже играет большую роль. Мы должны свою землю любить. Я преподаю и часто слышу, мол, я хочу уехать за границу.

— Это же проблема не людей, а власти.

— Почему власти? Это проблема людей! Мы почему на власть всё перекладываем? В том и проблема, что не хотим брать на себя ответственность, а власть плохая.

— Ну вот мы говорили о таких районах, как Ново-Патрушево. Это же всё проходит госэкспертизу, это же санкционируется властью?

— Понимаете, тот, кто начинает застройку, так же костерит власть, что им то или другое делать не дают. Сомневаюсь, чтобы власть не хотела, чтобы были красивые проекты.

— Тут еще можно вспомнить проблему фасадов в городе. Нельзя стеклить балконы так раздрайно, как это делают люди. Но никто этой проблемой не занимается. Некоторые дома на гостевых маршрутах перестекляют в едином стиле, но люди снимают это и стеклят заново так, как им бог на душу положит. И никто их не наказывает. А эта функция власти — следить и пресекать.

— Ну тогда это упирается в ментальную проблему — у нас будет полицейское государство? Объездив весь мир, я могу сказать, что Россия — более или менее свободная страна.

— В бытовом плане.

— Совершенно верно. Если за границей ты начнешь что-то стеклить, то хенде хох, тебя со всех сторон зажмут.

— Зато нет агрессии, сигнальных цветов, о которых вы говорили.

— Не совсем так, мы же не всё видим за границей. Иногда такие вещи вскрываются, что о них лучше не говорить. Если у нас по исторической части Тюмени ходить, то все довольны. Но многие иностранцы, которые к нам приезжают, хотят зайти, например, на улицу Димитрова, посмотреть, как там народ живет, их тянет.

Возвращаясь к фасадам и стеклению балконов. Да, существует правило общей собственности. А еще это аварийные выходы во время пожара. Люди познают это, когда беда приходит. А когда беда приходит, у нас заваренные люки, захламленные пространства. Откуда это? Наверное, от нашей мозговой бедности.

— Тогда почему государство, которое пытается регулировать интернет, не может регулировать фасады? Или не хочет?

— Потому что есть печальный опыт. Когда ты задеваешь балкон, то вторгаешься в личное пространство человека. Ни человек не хочет понимать, ни со стороны власти не хотят понимать. Может, двойные стандарты. Вообще это тема для диссертации, научного анализа и тому подобного. Но сейчас уже находят компромиссы — сразу делают единое остекление, например.

— У нас на Республики есть «Муравейник», он очень красивый сам по себе. На советских фото он похож на огромную парящую космическую станцию.

— Это вообще шедевр в свое время был.

— А из него что сделали? Заплаты, заплаты, заплаты. Внизу все проезды заделаны.

— Я думаю, что это дело будущего, пока до него руки не дошли. Возможно, к нему стоит отнестись как к памятнику архитектуры и восстановить. Убрать безобразия, наросты. Он будет прекрасным. Надо этим заниматься. Господин Собянин вычистил же авгиевы конюшни в Москве, помните, как там было с ларьками.

— Но многие москвичи скучают по ларькам. А вы, к разговору о Собянине, из Тюмени не собираетесь никуда уезжать?

— Нет, Тюмень я безумно люблю. Прожил в Свердловске восемь лет, мне там совсем плохо становилось. В Тюмени свой менталитет, более мне близкий, мне эти болота близки. У меня в 1985 году было видение, что Тюмень станет городом будущего. Я думаю, что это сбывается. Все шансы есть.

О Тюмени и перспективах ее развития этой весной мы говорили с новым начальником ГУС Тюменской области Павлом Переваловым. Затронули важные темы — строительство новых районов и реновацию, а также ремонт региональных трасс. Если вам больше нравится читать про политику, то у нас есть замечательные интервью с первым мэром Тюмени Степаном Киричуком, депутатами Дмитрием Горицким и Владимиром Пискайкиным.