«Чем благополучнее город, тем меньше возмущений». Что происходит в Тюмени с протестными движениями

Бывший сотрудник Тюменского госуниверситета, кандидат политических наук Андрей Семенов ведет несколько проектов в Перми, Санкт-Петербурге, а также в Йельском университете в США. Его исследования посвящены изучению коллективных действий и мобилизации в российских городах. Мы поговорили с Андреем Семеновым о протестных настроениях в российских регионах, о конфликте вокруг застройки Городищенского лога в Тюмени и некоторых особенностях периода правления Владимира Путина.

— Почему вы занялись изучением коллективных действий?

— В 2011–2012 годах в России прошла зимняя кампания за честные выборы. Я тогда жил в Тюмени. Мы проводили опросы на улицах, собирали данные, в том числе и по другим городам. В 2014 году я уехал из Тюмени уже с проектом «Факторы коллективных действий в российских регионах». Мы собирали базу данных по протестам 2012–2016 годов. Она охватывает движение во всех российских регионах и по всем сферам — от экономики до экологии. Методологически это непростая штука, надо выгружать данные, обрабатывать, кодировать, проверять связность, вычищать. Этим я занимался несколько последних лет. В этом году заканчиваю обработку и начинаю писать книгу на английском языке. Потом, может, переведу на русский. Это будет научная книга о коллективных действиях и всякого рода мобилизациях в российских регионах в третий срок Владимира Путина.

— О Тюмени в этой книге будет особый раздел?

— Какой-то кусок про Тюмень точно будет, поскольку я именно здесь это исследование и начинал.

— У Тюмени есть какие-то особенности в плане протестных движений?

— Я не делал систематического анализа, потому что, когда ты видишь цифры — это просто цифры. Но у меня есть свое впечатление, потому что я здесь жил и работал. Я знаю людей, которые были вовлечены во все эти активности.

Например, интенсивность протеста, интенсивность коллективных действий, то есть, когда мы хотим понять, почему в отдельных городах выходит много людей, а в других — нет. Единственный предиктор (то, что предсказывает. — Прим. ред.) — количество населения. Москва и Питер, конечно, далеки от всех. А в остальных городах есть логарифмическая функция, которая показывает, что чем плотнее население, тем интенсивнее протесты. И то, эта связь начинает хорошо работать только в городах-полумиллионниках и больше. В Тюмени больше полумиллиона, и мы в этом смысле в тренд входим. У нас активность примерно на том же уровне, что и в других сравнимых с нами городах: Оренбург, Краснодар и другие.

Уровень экономического благополучия городов тоже влияет. Но тут есть две модели. Первая — чем больше экономическое благополучие, тем больше у граждан ресурсов, и тем больше у них возможности вкладывать эти ресурсы, например, в коллективные действия. На Западе эта модель работает. Но в автократических режимах все по-другому: чем экономически благополучнее, тем меньше протестов. Таким образом власти «покупают лояльность». Наверное, эта история подходит и к Тюмени, потому что у нас уровень жизни по сравнению с любыми другими городами — выше. Если исключить Москву и Питер, то по благосостоянию мы находимся в топ-5 последние 10–15 лет.

В этом смысле у нас гражданам вроде как беспокоиться нечего. Но тогда бы не было никаких протестов и мобилизаций. А мы знаем, что с 2000 годов в нашем городе регулярно возникают протесты и коллективные действия.

Все это вроде как должно снижать уровень протестности. Но есть поводы, которые способны вызывать недовольства: градостроительная политика, экология.Такие вещи невозможно просто залить деньгами или решить кулуарно. Они выходят на поверхность.

— Это единственные больные темы в Тюмени?

— Есть вещи, которые объединяют всех. Пенсионная реформа. Антикоррупционные митинги Навального, например, были по всей стране. Людей в целом волнует качество госуправления, качество выборов и так далее. Градостроительные конфликты тоже присутствуют во всех крупных российских городах, где в результате экономического роста началась интенсивная застройка.

В Тюмени градостроительные конфликты наблюдаем с начала двухтысячных годов. Например, реконструкция центрального парка и превращения его в Цветной бульвар. Тогда были протесты. В 2004 или 2005 году устраивали уличные вечеринки против вырубки деревьев на Текутьевском бульваре. Большая и болезненная история с Березовой рощей на Федорова. Были конфликты, связанные со строительством Антипинского НПЗ. Протесты — это же не просто сутками стоять на площади. Это термин, который включает в себя огромный репертуар: от писем в прокуратуру до пикетов и митингов.

— Судя по тому, что происходит в городе, выводы власть из этого не делает. Деревья рубят, новые развязки строят, масштабные проекты согласовывают. Люди вроде бы возмущаются, но ничего не меняется.

— Мне сложно судить, потому что я никогда не отслеживал, что происходит в результате коллективных действий с точки зрения изменения законодательства или уволенных чиновников. Это непросто отследить в сравнительном уровне по всем регионам. Мы собираем данные СМИ, если они не рассказывают об увольнениях чиновников, то, наверное, они и не происходят. Помню, что в 2008 году, кажется, мы мониторили в Тюмени общественно-политическую ситуацию, я брал интервью у Альберта Фахрутдинова (ныне председатель комиссии по охране окружающей среды и экологическому воспитанию Тюменской области. — Прим. ред.). Он рассказывал, что по поводу их действий в связи с глубокой обрезкой тополей было принято решение на уровне города.

Вообще для чиновников любой городской конфликт — это сигнал. Другой вопрос — насколько система способна реагировать на запросы населения. Как правило, у чиновников отношение к протестующим типа «какие-то дураки собрались поболтать». А у протестующих: «чиновники все равно задавят». Пространства для диалога нет. Но это обычное дело для авторитарных стран, в которых нет нормальных механизмов подотчетности — выборов, свободных медиа и так далее.

Но нельзя сказать, что они совсем не реагируют. Они наблюдают, где-то участвуют в качестве медиаторов.

— Можно ли привести в пример такой реакции историю круглой бани?

— Тут всегда черный ящик. Да, мы знаем, что по поводу круглой бани была мобилизация. Были перформансы, петиции, целый круг интересных методов. В итоге баня сохранена.

Но что щелкнуло в этой ситуации? Протест или что-то другое? Может, кто-то сверху по шапке надавал. Или девелопер отказался.

У нас один из проектов — это сравнение с Германией, где тоже куча городских конфликтов. И если там такое возникает, то граждан зовут на обсуждение, на какой-нибудь воркшоп, где они могут предложить свои варианты. Людей сажают за стол переговоров с девелоперами, привлекают экспертов, делают конкурс дизайн-проектов. Даже если это займет много лет!

Есть, например, история с вокзалом в Бонне. Немецкие коллеги сравнивают ее с нашими историями. Она длится уже очень долго. Вокзал хотят реконструировать, это же вроде как ворота города. Там площадь, постройка 70-х годов, собираются маргиналы, для обыденного взгляда — не очень красивое здание. Разговоры о реконструкции идут чуть ли не 20 лет. Но местные активисты против. В 2006 году была серия воркшопов, в 2012 году отменили тендер на разработку, были общественные слушания, инвестор предлагал другой проект. Городская власть там меняется в результате выборов. Они вынуждены реагировать и прислушиваться к жителям. И пока консенсус не будет найден, продвинуться дальше они не смогут. Хорошо это или плохо — отдельный вопрос.

У нас проблема в том, что властные акторы, если что-то хотят, то берут и делают. В большинстве случаев то, что они делают, вызывает критику, начиная от нормативного регулирования (довольно произвольно меняют генеральный план, правила землепользования и застройки) и заканчивая тем, что аргументы в пользу постройки могут быть: «а мы так хотим». Или «мы видим, что это хорошо для города». Но этим аргументам легко противостоять с публичной точки зрения, типа: «а мы так не хотим».

У нас в России поле для компромисса — небольшое, изначально, как со стороны власти, так и со стороны общественников, которые понимают, что как ни стучись в эту дверь, ее не откроют.

— Сейчас в Тюмени одна из больных точек — это застройка лога. Там хотят построить университетский кампус с общежитиями и паркингом.

— Я в Тюмени с 2014 года не живу, но читал, что были уже и пикеты у администрации президента, и запросы в прокуратуру, и куча других интересных действий. Видимо, у ректора ТюмГУ Валерия Фалькова (теперь уже бывшего, — Прим. ред.) и у губернатора Александра Моора есть представление, что университетский кампус — это хорошо. И тут нет вопросов. В российских городах редко где есть кампусы. Как выпускнику ТюмГУ и бывшему сотруднику вуза мне кажется, что это хорошая идея: когда университетская жизнь не разбросана по всему городу, а сконцентрирована в одном месте.

Но есть вопросы. Вписано ли это все в генеральное представление о развитии города? Город — это ведь сообщество людей, а не только университет и приезжие ученые.

Во многих российских городах есть малые реки. В Перми, например, была аналогичная история, там люди в течение 10 лет ухаживали за логом, сделали естественный сад — сад соловьев, там реально соловьи летом поют, цветы высажены. Туда пришел застройщик с проектом высотки, и возник конфликт.

Вообще, такие вещи надо наоборот раскрывать, а не закатывать в бетон. Тем более что парков в российских городах мало, и озеленения не хватает. Это все последствия градостроительной политики 90-х и 2000-х годов, когда было принято вырубать и застраивать.

Насколько я понимаю, в логу можно сделать природный парк, и разговоры об этом велись, чуть ли не XIX веке были планы устроить дендрарий. Природная ландшафтная зона — это надо использовать. Но отчего-то у многих представление, что малые реки лучше закатать в трубу и застроить.

— Каковы перспективы этого конфликта? Как кажется, активисты, выступающие против застройки лога, очень мотивированы. По крайней мере, в социальных сетях они мобилизованы.

— Вопрос градостроительной политики и вообще политики в целом у нас упираются в одну проблему — режим не очень реагирует на запросы граждан. Активных граждан считают пятой колонной, все эти разговоры про майдан, попытки устроить что-то. У чиновников есть такое представление. Ну и к чиновникам тоже формируется соответственное отношение.

Многое зависит от конкретного города и позиции властей. Пространство для взаимодействия небольшое, выборы не действуют. Если бы была стандартная ситуация с выборами, то пришел бы новый мэр с конкретной программой — строим кампус! И если эта идея никому не нравится, то его не выбирают. Это обычный подход во многих странах. А у нас нет и механизмов согласования интересов на ранней стадии или на стадии принятия проектной документации.

Так что у людей часто нет другого варианта, кроме как писать в соцсетях. Можно, конечно, писать в Государственную думу, президенту.

Будут ли люди выходить? Это сильно зависит от того, есть ли организационные инфраструктуры. Люди могут один-два раза выйти на митинг, подписать петицию. Но если нет профессионалов, которые могут поддержать экологическую экспертизу, поддержать с точки зрения каких-то юридических аспектов, то эта мобилизация долго не продержится. Долговременные коллективные действия все-таки очень привязаны к качеству организационной среды, в том числе профессиональных политиков, депутатов. Обычным гражданам все это неинтересно в долгосрочной перспективе, они могут мобилизоваться, но до определенного момента, потом что-то случается: отпуск, дети в школу пойдут и так далее.

— Как, на ваш взгляд, будут развиваться события, если власти просто поставят забор и начнут строить в логу?

— Есть такое наблюдение, что очень многие градостроительные конфликты начинаются в ноябре-декабре. Почему? Потому что считается, в эти месяцы люди хуже мобилизуются в суровом северном климате. Но это не означает, что люди останутся дома только из-за мороза. Это заблуждение девелоперов, люди могут протестовать и зимой.

Ни власть, ни кто-то еще не знает, каков протестный потенциал. Есть, конечно, опросы, но я как специалист по опросам могу сказать, что они слабо связаны с дальнейшим поведением. Невозможно вычислить, сколько из тех, кто скажет, что готов выйти протестовать, реально выйдет. Протестное поведение работает всегда отдельно.

Власть думает, что если она сейчас проведет опрос, и 50% жителей поддержит строительство кампуса, то, значит, надо строить. Но мобилизация происходит неизведанными путями, как речка Тюменка, которая течет по своему какому-то руслу. И спусковым крючком в ситуации, когда уже есть основа, может быть все что угодно — заявление дурака-чиновника или пригон строительной техники.

Сказать, что Тюмень — спокойный и зажиточный город, и что никто не выйдет, я точно не могу. Наше изучение российской картины говорит о том, что очень часто власти или девелоперы думают, что ничего не будет, а потом на митинг выходят сотни людей. Каналы выявления предпочтений граждан закрыты или очень ограничены, точно никто не знает их настроений. Мы не знаем, что в целом тюменцы думают про застройку лога, до конца непонятно, сколько из них готовы быть сторонниками и противниками этого проекта.

Напомним, в конце прошлого года неожиданно была отменена закупка на строительство кампуса, проект отправили на доработку. Чуть ранее прошли обсуждения по этой закупке, а до этого горожане попытались обнять лог. Тем временем губернатор Александр Моор уверяет, что кампус в логу станет украшением Тюмени.