В Тюменской области за все время зарегистрировали почти 23 тысячи заражений, скончались 192 человека. Одной из жертв коронавируса стал 53-летний тюменец Фархат Апсатаров. Почувствовав недомогание, мужчина сразу обратился за помощью. Как череда событий, истерик и просьб о помощи привела к смерти мужчины, рассказала его жена Татьяна Кирилюк. Далее — от первого лица.
Эта история про моего мужа и отца моих детей Фархата Апсатарова. Ему было 53 года, никаких хронических заболеваний. Он крайне редко болел, был взрослым здоровым мужчиной. Не курил, не пил и в жизни был очень чистоплотным человеком. Соблюдал все предписанные ограничения из-за коронавируса: маски, перчатки, куча антисептиков.
17 октября
Муж почувствовал себя плохо, у него поднялась температура до 38 с половиной градусов. Сразу обратились в «Городскую поликлинику № 5» — вызвали врача на дом. Однако ни в этот, ни на следующий день никто к нему не пришел. Мне пришлось буквально замучить все службы звонками. У супруга была высокая температура, которую ничем не могли сбить. Лекарства не помогали.
19 октября
Когда состояние мужа очень сильно ухудшилось, приехала бригада скорой помощи. Они послушали легкие стетоскопом и взяли мазок на COVID-19. Результатов этого теста мы так и не дождались. В два последующих дня я несколько раз звонила в скорую, но никто так и не приехал. Температура у супруга была 39–40 градусов.
21 октября
Позвонили врачи из «Городской поликлиники № 5» и сказали, чтобы мой муж с высокой температурой и болями самостоятельно пришел в поликлинику. Там ему сделают снимок и еще раз возьмут мазок на коронавирус. Фархат пошел. Просидел в очереди к терапевту более двух часов. Врач, просмотрев рентген, успокоил, сказав, что с легкими все в порядке, да и с анализами тоже. Отправил мужа домой. Но после посещения поликлиники состояние супруга стало ухудшаться, несмотря на вердикт врача-профессионала, которой заявил, что все в «норме».
23 октября
После ежечасных звонков в «Городскую поликлинику № 5» приехал дежурный врач, который только послушал супруга стетоскопом и уехал, сказав, что «все нормально!»
24 октября
Мужу лучше не становилось. Усиливалась одышка, температура так же не спадала — 39–40 градусов. Мы снова позвонили в поликлинику. К нашему удивлению врачи приехали в тот же день. Фархата послушали, и врач сразу позвонила некой Елене (после они уточнили, что это была заведующая отделением). Девушка сказала, что у пациента уже все «булькает», но голос в трубке ей ответил: «Пусть завтра участковый терапевт им занимается». Я просила их помочь, просила дать направление в больницу, но мне ответили, что показаний для госпитализации не имеется. Мы пытались узнать, почему нет результатов теста на коронавирус, но нам никто ничего не сообщил.
25 октября
Фархату становилось хуже и хуже. Он стал еще больше задыхаться, температура не падала. Нужно было что-то делать. Звонили в скорую, в поликлинику. Везде игнорировали нас. Пришлось обрывать телефоны знакомым и друзьям, чтобы они помогли хоть что-то сделать. В итоге к мужу приехала «ковидная бригада». Они сразу замерили сатурацию и сказали, что нужна срочная госпитализация. Дали нам направление в ОКБ № 1.
В больницу мы добирались на обычном такси. Там мужу сразу сделали КТ. Поражение легких было уже 70%. Врачи сказали, что сильно затянули и легкие сильно поражены.
Муж попал в отделение № 9. Лучше ему там не становилось. А наоборот — он дышал очень тяжело и не мог говорить. Фархат сообщил, что необходимую помощь ему там не оказывают. Я звонила в ординаторскую, просила врачей подойти к супругу. Ему утром поставили капельницу, а уже был обед. Ее нужно было убрать, но мне ответили, что ничего страшного и к нему подойдут, как освободятся. На очередной мой звонок супруг уже не мог говорить, а только промолвил: «Помоги!» Несмотря на ухудшение состояния здоровья, супруга не переводили в реанимацию. Врачи отделения говорили мне, что там нет свободных мест. Муж там просто умирал. За два дня ему никто не смог принести подушку — заняты были.
29 октября. После многочисленных усилий, звонков во все инстанции в городе Тюмени, а также звонков друзьям и знакомым, супруга перевели в Отделение анестезиологии и реанимации № 5. Тут началось бесконечное ожидание и, мягко говоря, полный беспредел.
На ежедневные наши звонки в отделение реанимации бравшие трубку врачи отвечали, что состояние стабильно тяжелое, кушает сам, пребывает в сознании. Так было почти две недели.
11 ноября. После разговора с врачом выяснилось, что состояние Фархата улучшается и его переводят на кислородную маску. Если все пойдет хорошо, то его отпустят из реанимации в палату. Но всё пошло не так.
12 ноября. Я позвонила врачу около 14 часов. Оказалось, что у мужа сатурация упала до 50 и его вернули на масочный НИВЛ (аппарат неинвазивной вентиляции легких. — Прим. ред.).
14 ноября. Врач сообщил, что у мужа был сбой ритма работы сердечной мышцы, у него развилась тахикардия и его хотят подключать к аппарату ИВЛ (искусственная вентиляция легких. — Прим. ред.). Это было в 13:36. Я места себе не находила все эти дни, старалась не звонить врачам часто. Мы всей семьей собирались, чтобы сделать один звонок, чтобы все слышали. В 21:13 мы с родственниками снова позвонили в реанимацию. Уточняли, в каком состоянии Фархат, мне ответили, что в тяжелом и подключен к ИВЛ. Я спросила, что случилось и почему он на ИВЛ. На что в ответ получила, что она не в курсе и добавила: «По статистике, у нерусских больше всего летальных исходов». Я спросила: «Что вы этим хотите сказать? Что если мой супруг мусульманин, то в вашу смену ему исход предрешен?» В ответ она начала со мной разговаривать на повышенных тонах. Простите, но вывод напрашивается сам собой. Неужели чтобы к твоему близкому относились нормально, нельзя задавать раздражающих вопросов врачам? Это что, чревато последствиями? А главное, ты что, обязательно не должен быть нерусским из-за статистики?
15 ноября. Рано утром супруга не стало.
В справке о смерти у мужа написано, что причиной смерти стали острая респираторная недостаточность, другая вирусная пневмония и коронавирусная инфекция, вызванная COVID-19.
Одному из руководителей ОКБ № 1 я задала после вопрос: «Что, у нас в России теперь лечат по национальной принадлежности?» Он пообещал разобраться, почему мне так ответил врач. Но ответа нет до сих пор. Когда я звонила узнать, как обстоят дела с разбирательством, мне сказали, чтобы я писала им жалобу. Но будет ли кто-то в этом разбираться? Или все закончится отписками?
Пока вопросов у нас больше, чем ответов. Ответит ли кто-то за случившееся? Муж был здоровым, ни одного хронического заболевания. Мы просили о помощи с первого дня. А когда получили ее, уже было всё запущено. Также остается вопросом: в ОКБ № 1 как и кого лечат, и лечат ли?
Я написала жалобы не только медикам, но и в правоохранительные органы. Пока ответы не пришли. Надеюсь хоть кто-то из ответственных структур разберется в том, что произошло. А виновные будут привлечены к ответственности согласно закону. Наша семья полагает, что мужа можно было спасти, если бы врачи реагировали на наши звонки, мольбы и крики о помощи.
Почитайте колонку Ксении Паюсовой, которая тоже потеряла маму из-за COVID-19. Как родные пытались добиться помощи для женщины, почитайте в авторской колонке.
Испытывали ли вы трудности с получением медицинской помощи в пандемию?