В мастерской тюменского художника Михаила Гардубея пахнет красками, а удивительные пейзажи и портреты соседствуют с запыленными бронзовыми статуэтками, небрежными стопками эскизов и складом огромных полотен, отвернутых от людских глаз. Каждая деталь в мастерской хранит душу художника и создает целостный образ мира автора, который предан живописи уже более 40 лет.
Заслуженный художник России, живописец, график, монументалист, член Союза художников и Союза дизайнеров России и международной ассоциации искусств АИП ЮНЕСКО Михаил Гардубей в этом году отметил 65-летний юбилей.
– Михаил Михайлович, вы художник с огромным опытом, расскажите, что сегодня для вас значит живопись?
– Из своей профессии я сделал хобби. Я часто говорю своим студентам: «Ребята, надо спешить. Время взаймы не дают». Каждый момент своей жизни я старался использовать во благо своей профессии. У меня никогда не было мыслей о том, что в данный временной период я должен сделать конкретные вещи.
Сегодня для меня живопись значит то же самое, что и 30 лет назад. Я ей живу. Я всегда был очень неудобным для искусствоведов художником, потому что я всегда был разным. Конечно, существует такая тенденция, что автор должен быть цельным. Когда я рассуждал на эту тему, то всегда думал: неужели у меня может быть одинаковых по форме, цвету, манере письма 698 картин? Мне кажется, это совершенно неинтересно.
– Рерих черпал свое вдохновение в мощи великих гор, Босх – в трудах мистиков, Клод Моне в течение 20 лет размышлял о своем творчестве в водном саду. Найти свое вдохновение и при этом удивлять, быть разным – очень сложно.
– Я из Закарпатья, и поэтому в моем творчестве горы занимают далеко не последнее место. Я всегда старался настраиваться на работу, как артист на роль. Эта мысль не моя, но уже много лет я стараюсь ее придерживаться. Если ты приходишь в мастерскую с определенным настроем, появляются идеи, и ты начинаешь работать. Но ничего не дается легко. Моя профессия не является особенной. Столяр, врач, учитель – люди стремятся к профессионализму в этих направлениях, как и я в своем.
Моя задача – увидеть то, что не видят остальные – как светит солнце, падает тень. Я должен это показать. А для того, чтобы не пройти мимо, остановиться, понаблюдать, надо постоянно находиться в состоянии работы, нельзя терять интереса. Я прошел школу экспрессионистского направления, и по своей профессии я монументалист – я должен внедряться в любую сферу.
Я всегда утверждал, что не может у каждого автора быть миллионов зрителей. Искусство – это инструмент для общения. Воспитательная роль далеко не главная. В искусстве, как и в отношениях между людьми, все зависит от того, интересный собеседник или нет. Я занимался концептуализмом. Затем, до недавнего времени, я писал женщин. Но в последнее время меня стало доставать то, что происходит вокруг, и теперь я изучаю социологию, возможно, буду черпать идеи для будущих работ именно из этого направления.
– Как вы решили перейти на «женский вопрос»?
– Я пишу женщин, потому что я мужчина, – это раз. Во-вторых, красивое и уродливое всегда рядом. Через внешнюю женскую красоту или уродство я могу изобразить их внутренний мир. Внешне красивая женщина не всегда прекрасна изнутри. Порой милая барышня откроет рот, и понимаешь, насколько близки красота и изъян. Бывает, что в жизни женщина менее красива, чем на моем портрете.
– У вас в картинах много синих оттенков. Насколько я помню, в древнегреческой культуре синий цвет символизировал философию.
– Профессиональному художнику тяжело – у него за спиной тяжелый сундук со всей историей мировой художественной культуры. Эти знания помогают художнику не тратить бесполезно время на изобретение уже существующих велосипедов. Философствовать можно и даже нужно, чтобы потом на знаниях мирового культурного опыта, в рамках своей индивидуальности создать нечто действительно интересное. Когда ты берешь тему, ее надо исследовать, надо рассмотреть с разных сторон. По наитию вещи делает лишь дилетант. А художнику нужно понимать, какие моменты он чувствует острее, более философично.
– Вы художник, который пережил две эпохи. Сегодня художникам живется легче?
– В советское время художниками интересовались, в том числе и КГБ. Сейчас интерес к живописи проявляют друзья художников и узкий круг любителей, ценителей нашего мира. Сегодня живописцам пробиваться очень сложно. У нас в Тюмени не сложилось определенного художественного рынка, не сложилось поколения, которое бы ценило и понимало живопись. Я согласен с выражением галериста («Культурный альянс» на Винзаводе) и публициста Марата Гельмана: «Сегодня заниматься искусством – это подвиг».
Мне 65 лет, я всю жизнь много работал, и время покажет, какой вклад внесли мои картины. У меня полная мастерская картин, но это никому не надо. Я не жалуюсь. Это нужно прежде всего мне. Но раньше государство беспокоила судьба деятелей культуры. Правда, в советское время, если ты активно не работал на партию, на развитие идеологии, то многое из того, что ты делал, приходилось прятать. Сейчас я часто говорю, что в советское время художники научились носить в кармане фигу.
– Вы до сих пор преподаете и постоянно общаетесь с молодежью, с будущими дизайнерами. Как вы считаете, чем современное поколение отличается от вашего?
– Я понимаю, что сегодня другая молодежь. И я ее не осуждаю. Но нас учили по-другому: сначала ты поработай на имя, потом оно будет работать на тебя. А сейчас ребята учатся, работают, они пытаются все сделать быстро. Здесь большую роль играют технологии. С одной стороны – это хорошо, я сам всегда говорю, что время попусту терять нельзя, но, наверное, из-за этой современной спешки мы теряем некую человечность. Сегодня треть жизни виртуальная. А что будет лет через 50?
Я часто напоминаю своим студентам, что мы работаем от культуры, которая воспитывает духовность. Нам дано немного притормаживать этот поезд жизни, который сегодня все быстрее и быстрее мчится, и не всегда ясно, куда.
– О чем в последнее время вы размышляете?
– За свою жизнь я принял участие во многих выставках: областные, зональные, всесоюзные, республиканские, международные... Сегодня я бы собрал все свои награды и в специальном киоске поменял бы их на здоровье, (Улыбается.) но, опять-таки, для того, чтобы успеть что-то еще сочинить, придумать, написать.