Армен Григорян, лидер рок-группы «Крематорий»: «Шахрину пора переписать свою песню про Аргентину–Ямайку»

Многие зрители первого тюменского рок-фестиваля «Катись, Квадрат!», который прошел на аэродроме Плеханово, до сих пор находятся под впечатлением от выступления звезд рок-сцены – групп «Крематорий», «Чичерина», «Смысловые галлюцинации». С солистом и автором большинства песен старейшего из этих коллективов мы пообщались незадолго до гала-концерта. Армен Сергеевич поделился мыслями о том, почему рок-музыки сегодня почти нет на телевидении, а также рассказал, за кого болел на завершившемся недавно чемпионате мира по футболу.

– Армен, очень рады видеть вас на тюменской сцене. Скажите, чем вас привлекло предложение принять участие в рок-фестивале именно в нашем городе?

– Мы сейчас активно играем на открытых фестивалях, к тому же в Тюмени, если мне не изменяет память, не были ни разу. Даже не знаю, как вышло такое упущение за 26 лет существования группы. Будет своеобразный дебют на тюменской земле. Решили вот совершить такое путешествие, тем более что дни стоят теплые, футбольные.

– После непродолжительного периода «оттепели» рок снова «не в формате». Как вы вообще относитесь к тому, что на ТВ сегодня предлагается музыка лишь определенного стиля, и рок-н-роллу, как правило, на нем места не находится?

– Буквально несколько дней назад я участвовал в одном эфире, где вспоминали такую передачу, как «Программа А», которая как раз занималась исследованием музыки во всей палитре ее разнообразия. Наверное, телевидение в те годы было не столь ангажировано, были еще честные редакторы, культурные, сознательные люди, не было задачи только «распилить» бабло, пытались преподносить музыку разных стилей, качественную и талантливую. Но затем заработали всевозможные пирамиды, не обошел стороной этот процесс и телевидение. Появились всякие «фабрики», стало буквально навязываться безвкусие, уровень упал ниже плинтуса. Как и во всем остальном в нашей стране, в музыке все пришло к марксистской формуле «товар – деньги – товар». А рок-н-ролл всегда был далек от этого.

– И с этим ничего нельзя поделать?

– Не все так безнадежно, на самом деле. Конечно, кто-то уже махнул рукой, разочаровался, посчитав, что бороться с этими «монстрами» бесполезно. Но кто-то продолжает работать. Слава богу, есть Интернет, в котором все можно найти. И радует, что многие слушатели ищут там альтернативу тому, что так активно навязывается телевидением. Значит, им нужна другая музыка. Вот поэтому у нас вышел альбом «Амстердам» , хотя до этого мы ничего не записывали с 2001 года. И, судя по тому, что песни из этого альбома уже поют на наших концертах, Интернет делает свое дело.

А вообще, я считаю, то, что сейчас происходит, не будет длиться долго, рано или поздно этот Голиаф безвкусицы умрет сам по себе, аудитория откажется это воспринимать. И тому же телевидению придется что-то менять.

– Однако, несмотря на то, что вы и многие ваши коллеги не на виду, тем не менее вас зовут на концерты, собираются полные залы. Выходит, настоящим музыкантам нет необходимости светиться на ТВ или в желтой прессе, чтобы иметь успех?

– Самый хороший критик – это время. Если группы, которым по 10–20 лет, до сих пор интересны, востребованы, значит их музыка чего-то стоит. И потом, для рок-музыканта очень важно оставаться честным, искренним перед своей публикой. И если сложилось так, что нечего сказать нового в своем творчестве, он лучше помолчит какое-то время, чем будет пытаться что-то выпустить, засветиться, пытаться куда-то прорваться, заявить о себе. Вот за эту честность и любят. А если это «мыльный пузырь», раздутый искусственно, – он рано или поздно лопнет.

– Как вы считаете, песни, спетые вами лет 20–25 назад, сегодня насколько актуальны?

– Судя по тому, что я слышу из зала, думаю, да, актуальны. Хотя интерпретация тех песен, возможно, сегодня уже другая. Но это и хорошо, даже если в современной трактовке звучит не совсем тот замысел, который ты изначально вкладывал. Значит песня живет. Ведь любой нормальный мозг, воспринимая песню, создает собственную картину. Тут важно не быть истиной в последней инстанции, неким плакатом. Это должен быть диалог с аудиторией.

– Вы как-то признались, что в 90-е написали свои лучшие альбомы. А что в те годы послужило вдохновением?

– Если вы говорите о социальной направленности, то таких, как их называют, протестных песен в ту пору у нас было немного. Меня всегда интересовали прежде всего образы людей. И как раз в те годы рядом со мной сформировалось очень яркое, разношерстное окружение, и эти люди меня вдохновляли. Для меня всегда гораздо важнее было обращаться к личности, нежели к толпе. А вот в 2000-е возникло уже некое разочарование. После эпохи Ельцина на протяжении нескольких лет не покидало ощущение, будто нас всех обманули, но еще хуже, что ничего нельзя изменить. И лишь в последнее время появилась уверенность, что не стоит мириться с происходящим, что и один в поле воин. Человек должен найти в себе силы противостоять процессам, которые сегодня происходят, в надежде, что его поддержат и другие. И именно так может сформироваться общество, которое способно отстаивать свои интересы.

– А еще, по вашим словам, в последние годы «Крематорий» жил по инерции. А может быть, и не надо ничего нового? Все уже сказано? Или все же стоит ждать новых шедевров?

– По инерции жили не только мы, но и все остальные рок-исполнители и группы. Эти скучные годы – это не столько кризис в рок-музыке, сколько отклик на процессы, происходившие в обществе. Однако, повторюсь, в последнее время возникло побуждение к тому, чтобы не оставаться в стороне. Это своеобразный переход потенциальной энергии в кинетическую, для чего нужно некоторое время. Но меня в этой ситуации гораздо больше интересует, что происходит с внутренним миром людей, в своих песнях и выступлениях мы обращаем внимание именно на это, а не на то, что происходит в одновременно снаружи. Особенно в Москве, которая, например, превращается в какой-то Шанхай в плане архитектуры, где сносятся старые дома. Вот, снесли дом Венечки Ерофеева, несмотря на то, что там находился музей.

– Сегодня удается на концертах делать «посыл к мозгам, к душе»? Осталась она еще у современного слушателя?

– К сожалению, сегодня происходит тотальное зомбирование, попытка создать стадо, которым гораздо проще манипулировать. Мы не должны безучастно взирать на такое. Этому мы и хотим посвятить программу, которую сейчас готовим.

– Вопрос, конечно, провокационный, и все же интересно было бы узнать ваше мнение о нашумевшем разговоре вашего коллеги по сцене Юрия Шевчука с премьер-министром Путиным? Что бы вы спросили у премьера на его месте?

– Я, когда произошел этот разговор, находился за границей, и всех подробностей не знаю, да и не хочу в них вдаваться. Могу лишь сказать, что даже если и предоставляется возможность полемизировать с властью, то толку от этого все равно не будет. Все-таки Юрий Шевчук очень добрый человек, и от его песен исходит добро. И хотя у музыкантов и политиков есть нечто общее – и те, и другие, по большому счету, сотрясают воздух, диалога между ними получиться не может. Это разговор глухого с немым. У политиков совершенно другие представления о мире. И что бы мы до них ни пытались донести, они будут продолжать ездить с мигалками и жить в своих особняках с охраной, и мы до них не достучимся.

– В каком возрасте вы увлеклись живописью? Что для вас это увлечение?

– Я как-то прочел у одного философа такой совет: вместо того, чтобы ходить к психологу, лучше найдите себе хобби, которое помогло бы вам уединиться и расслабиться. А у меня в свое время было очень много друзей-художников, у которых я часто бывал в мастерских, чему-то научился. Вот и решил попробовать для себя писать картины, заниматься таким образом психотерапией. Потом даже были какие-то выставки – я про себя смеялся, удивляясь, что это кому-то интересно. Но картин слишком мало, чтобы это стало профессией и вообще переросло во что-то серьезное. Так что картины я не продаю, а при случае дарю друзьям. Что меня в живописи привлекает? Это похоже на работу над песней – та же попытка создать образы, только с помощью кисти и красок.

– Ваши дети как относятся к творчеству отца? Чем они увлекаются?

– Когда они были еще маленькими, наша музыка способствовала успешному хождению на горшок – как только мы включали «Крематорий», у них сразу все там получалось как надо. (Смеется.) Ну а сегодня они осознанно ходят на наши концерты и вовсю пользуются возможностью бесплатно провести друзей 20–30. Ну я на их месте делал бы то же самое. В общем, они адекватно воспринимают мое творчество и вообще в плане музыки вкус у них, как мне кажется, сформировался хороший.

– В детстве вы увлекались футболом. Сегодня эта страсть забыта? Не следили за матчами чемпионата мира в ЮАР?

– Страсть к нашему отечественному футболу угасла, хотя еще недавно на клубном уровне я был активным болельщиком, в последний раз, кажется, был на стадионе года два назад. Но что касается чемпионатов мира – слежу с огромным интересом. На групповой стадии чемпионата в ЮАР посмотрел все матчи. Я с 1968 года болею за сборную Бразилии, хотя здесь, думаю, есть еще одна команда, которая заслуживает не меньшего внимания – это Аргентина (разговор состоялся перед четвертьфинальными матчами, в которых обе латиноамериканские сборные выбыли из борьбы, – прим. авт.). Очень люблю Диего Марадону, считаю его неординарным человеком и, как мне кажется, он и тренером успел себя показать неплохим.

В общем, чемпионат мира – это для меня тот футбол, к которому я отношусь очень серьезно. Это как театральное зрелище, даже если счет 0:0 – это тоже спектакль. Здесь все равноправные участники, в том числе и сборная КНДР, несмотря на то, что она крупно – со счетом 0:7 – уступила Португалии. Кстати, похоже, Шахрину пора переписать свою песню про Аргентину–Ямайку. (Смеется.)