Журналисту Антипу Кунгурцеву не повезло. Он мечтал написать поэму, которую оценят в Москве. Но он родился в Тюменской области во времена великих трагедий. Бывший кулак писал в газетах заметки, поднимающие народ к трудовым подвигам, а в личных дневниках ужасался состоянию простых крестьян в эпоху раскулачивания и коллективизации. Это и погубило молодого журналиста и поэта. Все его заметки внимательно изучили сотрудники НКВД перед тем, как подписать распоряжение о расстреле тюменца.
Поэт из крестьян
Антип Кунгурцев родился в 1901 году на территории нынешнего Упоровского района в зажиточной семье. Они владели семью десятинами земли, тремя коровами, тремя лошадьми, а также небольшим кожевенным заводом.
В 1919 году, когда Антипу уже было 18 лет, он вместе с отцом вступил в колчаковскую армию. Вероятно, сам Антип воевать за белых сильно не хотел. Биографы Кунгурцева считают, что на молодого человека повлиял сильный и властный отец. Вскоре будущий журналист сбежал от отца и заодно от Колчака — и перешел к красным. После гражданской войны получил партбилет и вступил в комсомол. Яростно и активно поддерживал коммунистический строй.
В Тюмень молодой человек вернулся только в 1926 году, после увольнения из армии. Женился, у него родились двое детей. В 1928 году Кунгурцев устраивается работать в газету «Красное знамя». В то время это сугубо идеологическое издание, все публикации, которого направлены строго на формирование правильного советского сознания. Со страниц газет кричат заголовки про трудовые подвиги, про пятилетки. На последних страницах читателей посвящали в ужасы, происходящие в капиталистических странах, и то, как угнетают рабочий класс. Тем не менее в 20-е еще в газете имелось место творчеству. Была целая «Литературная страничка», где Кунгурцев и другие тюменские поэты печатали стихи. Такой вышел 1 мая 1928 года:
Опять легко и безмятежно
Ложится тень от тополей.
И я застенчиво и нежно
Слагаю песни о земле.
Легко проходят пионеры,
По щебню песни раскидав.
И город пыльный, город серый
Ликует радостью труда.
На шум весенних площадей,
На пыл восторга и кипенья —
Несу я снова для людей
Мое лирическое пенье.
Стихи Кунгурцева выходили не только в «Красном знамени», но и свердловских газетах «На смену» и «Уральский рабочий». Подписывал себя не Антипом, а Антоном. Вероятно, ему не нравилось его имя. Молодой поэт грезил о признании в Москве. Встречу с ним вспоминает литературовед-германист Сергей Тураев.
— В 8–9-х классах я был юнкором городской газеты «Трудовой набат», печатал там не только заметки на бытовые темы, но и небольшие очерки, и даже согрешил двумя стихотворениями. При редакции сложилась литературная группа ТАПП «Тюменская ассоциация пролетарских писателей»... Членами ее были журналисты и только один настоящий поэт: Антон Кунгурцев. Это был высокий широкоплечий мужчина, немногословный, задумчивый, как бы погруженный в себя. Хотя я был мальчишкой, он относился ко мне с уважением… Однажды он поделился со мной своими планами. Он хотел написать большую поэму и предполагал опубликовать ее в Москве. И если поэма получит признание, то он сам приедет в Москву… — писал Тураев в 2004 году.
Последняя заметка
Потому и ясны зори,
И угаснуть не хотят;
И бушует, будто море,
Побеждающий Октябрь.
Такие строки писал Кунгурцев в честь годовщины Октябрьской революции. Сейчас исследователи его творчества видят в словах молодого поэта двойственность и борьбу с самим собой. Потому что в лирике о деревенской жизни он часто пишет с тоской о происходящем. При этом на газетных листах его стихи прославляют победы социализма.
Несмотря на то, что в своих публикациях Кунгурцев выражал полную поддержку линии партии, в своем личном блокноте он делился мыслями о том, что раскулачивание принесло в жизнь деревни. Его, как бывшего деревенского жителя, задевало то, в какой ситуации оказались крестьяне. В дневнике Кунгурцев писал об одной поездке по деревням:
«Вчера приходил один крестьянин, заметно было, что хотел услышать от меня что-нибудь особенное. Я ничего не сказал, только внимательно слушал его.
— Неправду пишете в газетах, что мужик сдает добровольно, а сами последние пуды отбираете. В лозунгах у вас написано: серп да молот, а по деревням — смерть да голод… А, по-моему, не так бы надо. Дали бы свободу мужику — лучше бы стало. Мужик больше того не съест, сколько ему надо. Выходит, сам бы хлеб продавать повез… Раньше мы возили Великим постом да еще в Тюмень, за сто верст. А кто гнал?
В словах мужиков я чувствую много истины. Пусть я ошибаюсь, но это так…»
«В деревню въезжает обоз с хлебом. Один из мужиков по-злому замечает:
— Променяли Колчака на губЧеКа, а хлеб впридачу подарили. Сами зубы на полку.»
Чувства Кунгурцева понять можно, ведь его семья тоже когда-то была зажиточной. Теперь он — сын кулака. В конце 1929 года тучи над журналистом сгущались.
7 декабря 1929 года в газете «Красное знамя» выходит последняя заметка журналиста Антипа Кунгурцева «Пламя разгорается». В ней он рассказывает, как рабочие фабрики «Пламя» решали судьбу предприятия. Заканчивалась она словами «Пламя разгоралось». Не знал Кунгурцев, печатая эти строки, что скоро потухнет пламя его жизни.
31 января Антипа Кунгурцева арестовали за подготовку к свержению Советской власти. Сотрудники НКВД обвиняли журналиста в том, что он состоял в контрреволюционной организации с каким-то безумным названием — «Экстальная комиссия зарубежного руководства со стальным сердцем». Следователи изъяли блокнот с путевыми заметками Кунгурцева и с интересом читали его записи, подчеркивая крамольные моменты. На допросе журналист оправдывался.
— Путевые записки принадлежат мне. Писал я, и объясняю это так, что долго не был в деревне, а когда прибыл туда, тут меня сразу и захлестнуло. Самая главная причина — это сочувствие отдельным крестьянам из деревни Буньковой, среди которых я вырос, — говорил Кунгурцев.
В деле сотрудники НКВД писали:
— Преступная наклонность Кунгурцева стала проявляться с 1928 года в том, что, будучи в деревне Буньковой, писал путевые записки про обиженных кулаков… Как сын кулака увязал связь с кулачеством и белыми бандитами… Давал явки в Свердловск, Тагил к членам организации.
Тюменец не признал вину. Расстреляли Кунгурцева в июле 1930 года. Добраться его поэзии до Москвы не удалось. Среди многочисленных стихов тюменского поэта есть один. Пророческий. Называется «Расстрел».
Их было пятнадцать. В промозглой норе
Им снились веселые дали.
И с самого утра в зеленом дворе
Петух со свиньею скандалил.
И мир им казался до странности пуст.
А сердце надежд не теряло…
За стенкой качался шиповника куст,
И гасла вечерняя алость.
А где-то далеко, быть может, отцы
И матери ждали возврата.
И выли ночами встревожено псы,
И лаяли в сумрак крылатый.
Их было пятнадцать. И все, как один,
Курили, ругались, молчали.
И алые груди шумящих осин
Тревожно под ветром дышали.
Потом их связали. И всех привели,
Где насыпь склонила ладони.
Начальник в погонах скомандовал: «Пли», —
И в роще зафыркали кони.
В раскатистом залпе качнулся прицел —
Взметнулися в воздухе руки…
И долго ругался седой офицер,
Что кровью окрасились брюки.
И плакали тени над зябью осок,
За озером совы ревели;
В вечерней заре золотился песок,
И голые трупы чернели…
После смерти
В 1957 году, во время Хрущевской оттепели, дело Кунгурцева поднимут. Старая папка, лежавшая в архивах 27 лет, вновь заинтересует следователей. Старший следователь, капитан Шашорин, изучив материалы дела, придет к заключению, что состава преступления в действиях Кунгурцева и еще 37 человек нет. Дело прекращено, а все расстрелянные признаны невиновными.
В 1989 году журналист Рафаэль Гольдберг опубликовал в газете «Тюменская правда» цикл статей про Антипа Кунгурцева. Тогда его имя вновь вспомнили. В 2002 году литературовед-германист Сергей Тураев написал мемуары о послереволюционной Тюмени, где тоже вспомнил про Кунгурцева, с которым виделся еще в юности. С этих пор стихи тюменского поэта можно найти в Сети.
Истории тюменцев
Читайте другие интересные истории тюменцев, живших в начале XX века.
Ранее мы рассказывали про Алексея Рачева, работавшего в типографии «Сибирской торговой газеты»;
Марфы Пименовой, пережившей тяжелые годы гражданской войны;
Антона Фролова-Багреева, создавшего знаменитое «Советское шампанское»;
историю любви Петра и Евгении Рогозинских;
молодого революционера Вениамина Тверитина, чьим именем теперь зовут улицу в Екатеринбурге;
счетовода Аржиловского, который вел дневник о жизни в Тюмени.