22 июня: мороженое, цирк и... война

В свое время дату 22 июня старались не отмечать и не проводить помпезных мероприятий – очень уж велика была боль тех, кто слишком хорошо помнил, какая трагедия началась в этот день. Впоследствии у даты все же появилось официальное название – День памяти и скорби. Наверное, это правильно. Надо помнить дни не только триумфов, но и печалей.

Именно поэтому свою историю 22 июня и последовавших за этим событий решил рассказать ветеран Великой отечественной войны Александр Сальников. «Это нужно не мне, – сказал он вначале интервью. – Это нужно вам, молодым».

Как утверждает сам Александр Егорович, он – последний оставшийся в живых фронтовиков, представляющий малочисленную народность удэге. Первый день войны запомнился ему в деталях. Родился Сальников 15 февраля 1923 года в Тамбовской области. 22 июня 1941 года 18-летний Александр стоял на площади Луначарского – главной площади Тамбова.

– Я собирался купить мороженое. Поскольку я был родом из сельской местности, для меня мороженое было экзотикой – до этого никогда не пробовал. А еще нам всем молодым ребятам, приехавшим в этот день в Тамбов, выдали билеты в цирк. А я цирка до этого ни разу не видел. Так что день обещал быть приятным во всех отношениях. Купил я мороженое и уже предвкушал, как буду его есть, как услышал по радио выступление Молотова (объявление наркома иностранных дел СССР Вячеслава Молотова о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз). Все как стояли – так и разинули рты... И я стою с мороженым, с билетом в цирк, и рыдаю. Что ж, думаю, пока я буду в цирк ходить, война закончится – вот такие мысли в голове появились. В цирк я все-таки пошел. И когда вышел оттуда, война все еще шла...

В первый же день вся молодежь ринулась в райвоенкоматы. Мы с ребятами попали туда только 23 июня. А там сидят командиры, измученные, больше суток не спали. Мы им только мешали, поскольку нас, вчерашних школьников, в действующую армию пока не брали. Но мы были настроены настолько решительно, что местный обком комсомола решил нам посодействовать. Был сформирован специальный состав, куда нас всех погрузили и отправили на Запад. Причем, девчонки такие бойкие были – следили, чтобы в вагон их посадили не меньше чем парней.

13 июля мы прибыли в Великие Луки, которые в тот момент находились на осадном положении. Нам объяснили, что этот город расположен на пути кратчайшего следования фашистских войск к Москве. И сказали, что у немцев на этом направлении очень много танков. И мы должны все сделать, чтобы задержать их здесь. Таким образом в задачу наших бригад, состоящих из выпускников школ, входило строительство укрепрайона: мы рыли противотанковые рвы, возводили ДОТы, ДЗОТы. Одним словом, с того момента, как мы сошли с поезда, мы, по сути, оказались мобилизованы, и нас стали называть «Пятое полевое особое строительство Министерства обороны». Правда, чаще мы звались просто: поезд комсомольцев-добровольцев.

С военной частью нас связывала только общая армейская кухня. Кормили, кстати, очень хорошо. Это единственное, с чем на тот момент не было проблем. Много лет спустя я читал о том, как описываются тяготы москвичей, призванных на оборонные работы. В реальности было так: они приезжали на две-три недели, а потом возвращались обратно в столицу, в свои квартиры, приводили себя в порядок. Мы же, добровольцы, кто в чем сел в поезда, в том и работал. Поначалу нам даже палаток не дали, первое время спали на голой земле. И мальчишки, и девчонки. Я в бога не верю, но кто-то нас хранил. Потому что период с июля по сентябрь, как по заказу, выдались невероятно жаркими. И никто из нас даже не заболел.

Через некоторое время меня выбрали бригадиром комсомольской молодежной бригады численностью 30 человек. Мы отливали и устанавливали пулеметные колпаки.

20 июля немцы ворвались в Великие Луки. Всю ночь гарнизон, к которому мы было прикреплено наше особое строительство, наши красноармейцы матерились на чем свет стоит, обливались кровью, но на следующий день выбили фашистов из города. Немцы ошалели. До сих пор, когда они брали Париж, другие европейские столицы, им не приходилось сталкиваться с таким жестоким отпором. 22 июля новая атака немцев. Но наши стоят насмерть. 23 – атака захлебнулась. В итоге гарнизон сдерживал натиск противника на город до 23 августа. Но затем резко изменилась обстановка на фронте. И наших частям было приказано оставить Великие Луки.

Сейчас находятся такие негодяи, которые пишут, что наши войска позорно бежали с занятых позиций. Как свидетель тех событий могу сказать, как все было. Наши отряды стали организованно отходить на новые рубежи – в район Ржева. Возле Чертолино, это примерно 25 километров от Ржева, мы рыли укрепления в течение недели. Планировали встертить противника в этом районе. Но поступило новое сообщение: немцы прорвались и двумя колоннами идут на Ржев, и мы их тут не удержим. И нам пришлось отходить ко Ржеву.

Там случилась такая история. На берегу Волги отдельно от остальных стоял трехэтажный домик. Туда свезли раненых, очень много. А ночью произошло прямое попадание в дом. И Волга окрасилась красным цветом.

Тем временем местные солдаты и командиры приказали нам скорее уходить из Ржева, потому что немецкие войска стремительно приближаются к городу. Удивительно, как в те времена, без всякого Интернета и мобильных телефонов, было поставлено оповещение. Мы их спрашиваем: «А вы?». Они говорят: «А мы их тут встретим и будем биться».

От Ржева мы, как и раньше, пешком, пошли до Зубцова Тверской области. Иду и вижу – насколько глаз хватает, вперед и назад от горизонта до горизонта – люди. Женщина с ребенком, старик с косой, солдат с ружьем. Вот так отступали. Это были уже первые дни октября. В Зубцове нас встретили энкавэдэшники и сказали, что в Москву проход запрещен. И нас отправили в обход через Калинин в Ярославль, где находился сборный пункт. Перед этим нас предупредили, что в Калинине могут стоять немецкие танки. Но к тому моменту, когда мы туда пришли, наши войска их уже выбили.

Еще в Зубцове нам сказали: все, кто хочет отправиться домой, могут быть свободны. Особенно это касалось девочек. Так что в Ярославль нас из моей бригады пришло уже 11 человек. Вскоре после того, как мы прибыли в Ярославль, Красная армия нанесла контрудар под Москвой. И нас направили рыть оборонительные сооружения в районе Яхромы (55 километров от Москвы). Правда, нашим так понравилось бить немцев, что враг был отборшен далеко от рубежей столицы. И укрепления уже не понадобились.

Теперь наше особое строительство проделывало вместе с военными частями обратный путь на Запад. Потом выяснилось, что на участников особого полевого строительства распространялась бронь. Наконец, в апреле 1942 года объявили, что препятствовать зачислению в ряды Красной армии нам уже не будут. И мы отправились в Дмитровский РВК. Мне уже было 19 лет. В военкомате приняли решение, что меня надо отправить в училище. И только с того момента я, по сути, стал военным. Хотя до этого девять месяцев провел на фронте, видел смерть, кровь, жестокие бои.

Остальное время до конца войны Сальников прослужил в железнодорожных войсках. Бывал в разных передрягах, не раз ходил под смертью. Стрелять в немцев ему не приходилось, но на своем фронте делал все, чтобы приблизить день победы над врагом. Вспоминая о тяжелых днях, проведенных под Великими Луками, Ржевом, затем в Прибалтике, ветеран не может сдержать слез. И признается, что спустя 70 лет видит те события, словно они были вчера.