Сколько нужно секса и почему уходит любовь? Главные проблемы, с которыми сталкиваются современные пары

В России в последнее время много говорят о семейных ценностях на политическом уровне — поднимаются вопросы демографии и поддержки семей, материальной и социальной. Всё это, несомненно, важно, однако как бы там ни было, начинается семья всегда с личных отношений и держится она на них же — без этого не помогут ни материальная поддержка, ни социальная реклама, ни лекции для школьников. И, конечно, обычного человека чаще волнует не демографическая статистика, а более простые и вечные вещи — любовь и секс, забота и эгоизм, доверие и измены. Обо всём этом мы поговорили с системным семейным психотерапевтом Владимиром Дашевским.

— Вы часто говорите о здоровом эгоизме, поднимаете эту тему и в книге, и в своих публичных выступлениях. Но раз мы сегодня говорим об отношениях, я сразу спрошу — есть ли место эгоизму в семье? Разве это не противоречит самой идее семьи как общности, где все заботятся друг о друге?

— Мне кажется, важен поиск баланса. Если мы попытаемся не противопоставлять семейные ценности ценностям индивидуальным, а представим, что семья — это какая-то система, как часы, где каждое колесико и каждая шестеренка друг с другом связаны, то в ней есть определенные законы, которые существуют во взаимодействии всех племен. Если муж с женой, дети, родители существуют в этой системе, то ключ к ней всегда — открытая коммуникация. То есть если у меня есть какое-то желание, которое связано с пользой для меня самого, в здоровой семейной системе я могу этим желанием поделиться, обсудить с другими членами семьи. Тогда напряжение, связанное с эгоизмом, теряется.

Например, если муж говорит «Я хочу новую машину», а жена — «Тебе новую машину, да какого черта, мы ипотеку платим, нам нужно то и это купить», то возникает как будто бы конфликт между семейными ценностями и эгоистичными желаниями. Но если мы представим себе, что есть открытая здоровая коммуникация, это в том же случае будет уже по-другому. Муж говорит: «Мне бы хотелось новую машину», а жена: «Хорошо, я понимаю твое желание, давай подумаем, как нам это сделать». И оказывается, что прямо сейчас, когда нужно, допустим, заплатить взнос за дом, семья не может себе позволить новую машину, но можно вместе придумать, когда и как это будет возможно. Мне кажется, здесь секрет в том, чтобы не противопоставлять себя системе, а быть ее частью. Тогда можно найти баланс между ценностями семьи и желаниями человека.

— В России сейчас очень большой процент разводов, по данным Росстата, больше половины браков распадаются. С чем это можно связать? Это какая-то современная проблема, всё тот же эгоизм или просто потеря брака как ценности?

— В самом вопросе есть предположение, что увеличение количества разводов — это плохо. Я не могу с уверенностью сказать, хорошо это или плохо на самом деле, но я точно могу сказать, что наше общество меняется.

Собственно, что такое институт брака? Это конструкт, который появился не так давно. И появился он для того, чтобы людям было проще выжить — растить детей, обрабатывать землю, заниматься торговлей, ремесленничеством и так далее. Потом произошла промышленная революция, и к концу 20-го века семья такого типа просто перестала быть необходимой.

Во-первых, стало расти благосостояние, и вопрос выживания для большинства людей перестал быть таким острым. Во-вторых, увеличилась продолжительность жизни за счет медицины и доступа к нормальной еде. В-третьих, у женщин стало значительно больше возможностей. Условно, 70 лет назад женщине было сложно заработать, и вне брака она оказывалась в очень страшной ситуации — что в нашей стране, что в Америке, что в Европе. С учетом всего этого можно сказать, что сейчас у людей меньше оснований для того, чтобы институт брака в прежней форме сохранялся. Сейчас люди вступают в отношения на какой-то срок несколько раз в течение жизни, исследователи называют это серийной моногамией.

Поэтому мне кажется, что сейчас разводов стало больше, потому что на современном этапе брак играет меньшую роль именно как социальный институт.

— Я объясню, почему в предыдущем вопросе читался негативный контекст: в России сейчас много говорится о том, как важно сохранять семейные ценности, у нас объявлен Год семьи. Поэтому не могу не спросить: может ли вообще быть какое-то решение в современном мире, чтобы поддерживать институт брака?

— Общество очень чутко реагирует на меняющиеся обстоятельства. И, возможно, да, настанет период, когда институт брака будет так же востребован, как и раньше.

При этом, безусловно, общество может создать условия, которые будут этому способствовать — когда Год семьи будет не просто декларацией, когда семья будет активно поддерживаться на всех абсолютно уровнях, а не только в виде семейного капитала, когда у людей будут возможности для того, чтобы безопасно растить детей, выстраивать какую-то перспективу на долгое время. Чтобы это было связано с пресловутой возможностью посадить дерево, построить дом, вырастить сына, и это было без напряжения.

Знаете, сейчас подход будто бы такой: нужно взять и преодолеть для того, чтобы чего-то достичь. Но мне кажется, это тот случай, когда преодолевать не нужно. Семьи сами будут образовываться, если людям станет спокойно.

— Вы так удачно затронули тему преодоления, что я немного вернусь к вопросу эгоизма. В Советском Союзе декларировался приоритет общественного над личным, эгоизм порицался. Как-то повлияла эта часть истории на современного человека, можно ли сказать, что россияне и, условно, европейцы отличаются в отношении к эгоизму и альтруизму?

— Да, это очень правильный вопрос, Россия прошла и, по моим ощущениям, проходит через ряд коллективных травм. Они связаны не только с эпохой Советского Союза и коммунистической идеологией, но и с ними в том числе. Я и сам был октябренком, пионером, комсомольцем. И я помню, как коллективная идея была для меня настолько притягательной, что мне казалось — нет ничего лучше, чем погибнуть за Родину. В крайнем случае — получить какое-нибудь ранение и потом медаль. Это было мечтой, мне кажется, любого мальчишки у нас во дворе. Какой-то ценности личности при этом у нас будто бы вовсе не было.

Когда общество повернулось к человеку — ценность личности появилась, стали развиваться гуманитарные науки, появились институты, которые действуют в интересах личности. Но, конечно, мы по-прежнему несем в себе эту коллективную травму, поэтому очень легко откликаемся на коллективный посыл, который периодически возникает в обществе — это зашито в исторической памяти нашего народа. Но сравнивая нас с другими странами, я не могу не отметить, что подобные процессы происходили там тоже. Тут мы отличаемся разве что тем, что у некоторых обществ было больше времени для того, чтобы индивидуальное сознание развивалось более как-то спокойно, а не как это произошло у нас.

— Мы уже проговорили, что в семье важно обсуждать всё. И одна из табуированных тем, о которых говорить сложно, — секс. Как о нем говорить правильно с партнером, чтобы все друг друга слышали и чтобы не ранить чужие чувства?

— Да, эта тема очень болезненная и одна из самых частых тем в семейной терапии. Таких тем, с запросами на которые люди приходят чаще всего, четыре — дети, родители, деньги и секс. Но секс, пожалуй, еще и самая уязвимая тема, поскольку здесь очень много связано с нашей идентичностью и с тем, как мы сами определяем себя в браке.

Обычно когда люди вступают в брак, сначала они очень открыты, они стараются говорить о многом, но постепенно, когда они сталкиваются с реакцией своего партнера, спектр начинает сужаться, появляются какие-то табуированные вещи. Человек видит, как партнер на что-то реагирует, ему становится страшно говорить на какую-то тему, потому что он чувствует возможность осуждения. И появляется то, что называется «скелет в шкафу». Скелеты в шкафу — это запретные темы. И в конечном итоге остается что-то проверенное, какое-то сексуальное меню, которое всем понятно. И людям очень страшно выйти из этих шор.

В семейной терапии мы очень часто обсуждаем эти закрытые темы, обсуждаем, почему говорить на эти темы так страшно. И мы находим там очень много личных уязвимостей, часто находим травмы, которые идут из детства. Потому что секс — это не взаимодействие телами в кровати, это коммуникация на другом уровне. И если пара говорит на все темы вне кровати, то и в сексе у них всё нормально с коммуникацией.

Поэтому, если мы шире трактуем секс, и в этом случае важна открытая коммуникация, безопасная, с заботой об уязвимости партнера, это самое главное.

— Я не раз слышала о том, что новое поколение, которое сейчас вступает в репродуктивный возраст, назовем это так, меньше интересуется сексом. Репродуктологи, например, говорят, что пары не могут зачать ребенка, потому что просто не занимаются сексом достаточно — по мнению репродуктологов, это два раза в неделю. Что влияет на сексуальную жизнь современного человека? Действительно ли человек стал меньше хотеть секса, чем, условно, 300 лет назад?

— Я думаю, что у человека с сексом всё в порядке, у человека не всё в порядке с репродуктологами. Я тоже доктор, и я знаю, что любой врач подходит с нормативной моделью. То есть у врачей есть какая-то линейка, с помощью которой они пытаются измерить, как правильно и сколько надо. И поэтому появляются таблицы, какие-то правила, сексуальная конституция, в зависимости от которой одному якобы надо столько, а другому — столько.

Но современная наука — психология, сексология, секс-терапия и весь класс дисциплин, которые занимаются этим вопросом, — подходят не с нормативной вот этой линеечкой, а скорее с представлением о человеческом многообразии. И в действительности ну никто не может сказать, сколько в конкретной паре должно быть секса. Для кого-то это может быть по нескольку раз в день, а для кого-то это может быть один раз в месяц. Если для пары это окей, то это нормально. Просто у каждого из нас могут быть разные запросы, и у каждой пары они могут быть разными.

А влияет на сексуальную жизнь много всего — и стресс, и болезни, и гормональный цикл, и отношения в паре, очень много факторов.

Потому что, может быть, с точки зрения репродуктологии у человека всё нормально, но в паре в этот момент есть какие-то сложности. Может быть, какие-то ссоры, может быть, пара проживает измену, которая произошла недавно. И, конечно, им можно сказать, что норма — два раза в неделю, ребята, давайте, вперед. Но им в этой ситуации совершенно не до того.

— Будем завершать и вернемся к тому, с чего начали — с разводов. Казалось бы, люди сейчас женятся, как правило, по любви, но потом разводятся. Почему проходит любовь?

— Это очень непростой вопрос. Знаете, я бы просто пристрелил Бегбедера за миф, что любовь живет три года (Фредерик Бегбедер — французский писатель, автор романа «Любовь живет три года». — Прим. ред.). Это всё ложь, это неправда. Любовь не пропадает. Завершается влюбленность.

Действительно, природа в нас заложила определенные плюшки, с помощью которых мы рядом друг с другом удерживаемся на первом этапе отношений — это такой ядерный коктейль из биологически активных веществ, нейромедиаторов, гормонов, которые бушуют в крови и заставляют смотреть на партнера сквозь розовые очки. Собственно, природа придумала этот период для того, чтобы очень быстро произошло зачатие.

Это состояние — оно да, продолжается от года до трех, в зависимости от обстоятельств. И этот период, конечно же, завершается. Он не может не завершиться.

Можно сказать, что для них это как зависимость, хотя термин «любовная зависимость» спорный. Мы знаем таких людей, но это отдельная проблема, речь не о них.

Когда проходит этот острый период, наступает следующий, когда люди начинают узнавать друг друга по-настоящему, они предстают друг перед другом в реальном свете. И не все способны вот это выдержать, столкновение даже не с реальностью, а с тем фактом, что реальность вообще существует. Но если использовать возможность увидеть человека по-настоящему, распознать и начать общение на более глубоком уровне, когда тебе важно узнать, что это за человек, в чем заключаются его особенности, в чем его мотивы, в чем его важность для тебя, — тогда возникает любовь. И тогда она продолжается снова и снова, и через 10 лет, и через 15 лет.