«Из наградных списков вычеркнули всех». Как тюменец после спецоперации разочаровался в армии

Из открытой двери квартиры тянет сигаретами и спиртом. Внутри — мужчина в одних белых брюках. Он быстро одевается и ведет в комнату с кучей инструментов для ремонта: на пыльном деревянном полу лежат гаечные ключи, бензопила, старенький топор. Рядом — шкаф с наградами за боевые заслуги, грамоты за отличия в службе и фотография Сергея с сослуживцами. На ней молодой красивый улыбающийся мужчина в парадной синей форме и белой фуражке. Он смотрит на снимок и с восторгом начинает говорить про свою службу на подводной лодке и прошлое. Его настоящая жизнь другая: военный в конце июля приехал со спецоперации на Украине. В зону боевых действий его заставили поехать большие долги и приставы. Но в итоге денег у него почти не осталось.

Воспоминания Сергея о двух месяцах сумбурные, но он часто повторяет, как страшно было под обстрелом, как с товарищами таскали трупы и как старались не наступить в разложившиеся останки. А еще вспоминает про собаку на обочине, которая умирала без воды.

Настя Малышкина рассказывает историю обычного мужчины из Тюмени, который вновь собирается «на заработки» на спецоперацию.

«Меня терроризируют судебные приставы»

Сергей родился и вырос в Северодвинске. Там он учился, женился и работал на подводной лодке. О своем прошлом мужчина говорит увлеченно: карьера военного развивалась стремительно, коллеги его уважали. После службы получил квартиру в Тюмени, вышел на пенсию и стал подрабатывать на стройке.

— Семь лет строил подводную лодку, потом 10 лет на ней служил. Мне хотели предложить высокую должность, но я отказался. Подумал, что мои маленькие дети не должны жить в общаге. Я тогда уволился и хапнул квартиру там, где давали, в Тюмени. На этом моя карьера закончилась, — рассказывает мужчина. — У меня семь специальностей, два высших образования. Работаю где придется.

Но денег семье не хватает: за несколько лет накопились большие долги. Для Сергея это стало главной причиной, чтобы подписать контракт и отправиться на спецоперацию.

— У меня не хватило силы сопротивляться. Как говорил Задорнов: «У нас прекрасная Родина. И ужасающее государство». Меня терроризируют судебные приставы. Я не платил за квартиру, за вывоз мусора. Вообще перестал платить. Больше полутора лет. Думал, что пройду процедуру банкротства. Но не получилось, потому что на счетах — арест, — рассказывает мужчина.

«В 6 утра дверью хлопнул, и всё»

Жена Сергея — худая женщина с короткой стрижкой и припухшим лицом. Татьяна никогда не работала: она занимается домашними делами и воспитывает двоих сыновей. Перед тем как ее муж попал на спецоперацию, они поругались. На следующий день Сергей тайком от Татьяны и детей уехал.

— Я сначала вообще не поняла. У нас с детьми это в голове всё не укладывалось. Мы с Сергеем поругались даже. Сказала ему: «Вали куда хочешь!» Чуть до развода дело не дошло. Я даже не думала, что он соберется и уйдет. А он взял и ушел. В 6 утра дверью хлопнул, и всё. Телефон он с собой не брал, — вспоминает то утро Татьяна.

С Сергеем они связывались редко и только тогда, когда он сам звонил. Вместе с детьми они старались разглядеть папу в телевизоре.

— Однажды сидели с соседкой, смотрели телек, и она говорит: «О! Кажется, Серегу показывают!» Говорит, что такой же длинный, худой и белый. И у нас после этого случая все в телевизор стали пристально смотреть, — добавляет Татьяна. — В другой раз я стояла на последнем звонке у ребенка. И мне позвонил муж. Я начала рассказывать, как дела у сынка, как он окончил учебный год.

— И в тот момент я подумал, что жизнь продолжается. И в какой-то момент у жены голос дрогнул. Она резко заплакала. Понял, что пора завязывать, — добавляет Сергей.

Два месяца стали тяжелым периодом для Татьяны. Женщина рассказывает, что денег у них совсем не было, военная пенсия мужа не приходила, детские пособия — тоже. Всё это время она ходила в ломбард и сдавала золото.

— Когда он приехал, я была в шоке. Я столько раз слышала, что приезжают травмированные. А этот в целости и сохранности. А потом началась битва с военкоматом. Я все эти два месяца переживала. Его военная пенсия уменьшилась. Была 33 тысячи, а потом сразу стала 24 тысячи. Детские пособия, когда я начала оформлять, мне сказали: «У вас муж в командировке и приедет с большими деньгами». Также нас лишили статуса малоимущих, — рассказывает Татьяна, жена Сергея.

Какие люди идут на спецоперацию и почему с нее уходят

Сергей подписал контракт на два месяца. Он стал одним из первых добровольцев, кто уехал на спецоперацию. Мужчина говорит, что с ним были опытные военные старше сорока лет. По его мнению, больше всего мужчины ехали из-за финансовых сложностей.

— Вообще среди добровольцев люди 45+. Тем, кому 30 лет, очень мало. Младше 30 не было ни одного. Был человек, который подписал контракт до конца операции. Мы его называли: «Блаженный». Через неделю он сказал: «Нафиг с пляжа». Нас было 500 человек в батальоне. После первого же замеса — 81 отказник. Их еще называют 500-ми. Это те люди, которые решили, что это не их спецоперация. Они написали рапорт по личным обстоятельствам и поехали за свой счет домой, — говорит Сергей.

Отказники, говорит Сергей, — это те, кто решил прервать контракт и уехать с Украины. Одного из таких людей наш собеседник запомнил хорошо.

— К примеру, помню одного отказника. Относился к нему с уважением. У него четыре дочери, две из них приемные. У жены внезапно диагностировали рак четвертой степени. Мать фактически приговорена к смерти. А он на спецоперации никто. Никаких документов нет, кроме железного жетона с номером. Я ему посоветовал написать рапорт по семейным обстоятельствам. Ему нужно было вернуться домой. Такой отказник был один, и я его понимаю.

Кстати, одного человека из нашего отряда «украли» — он стал медработником. Там их не хватает позарез, — говорит Сергей и замолкает, а потом продолжает. — Помню, случай был. Был паренек 33 лет: у него в руках разорвался снаряд. А куда бинты накладывать? На обнаженные кости? Так, водой полили сверху. А везти его два часа до луганской больницы. Два часа! По пылюке. Короче, ему руки оттяпали.

Первые дни на спецоперации и жизнь в селе

После нескольких суток в дороге Сергей оказался в зоне боевых действий. Он вспоминает, что сразу после прибытия попал под обстрел.

— Сначала нас привезли в поле. И тут начало прилетать. Хлоп. Хлоп. Бах. Когда было по-настоящему страшно, в горле пересыхало так, что я даже разговаривать не мог. Причем это было в первый же день. У меня руки все были в крови от того, что я час полз по-пластунски. Я собирался в Донецк, а попал в Луганск. Когда приехал, мне сказали: «Будешь командовать взводом». У меня это первая спецоперация. Я сказал, что есть более достойные люди. Так стал простым рядовым.

Солдат привезли в село. Мужчина описывает этот населенный пункт как обеспеченный, люди жили в нем в достатке.

— Там каждый второй дом обеспеченный, каждый третий — особняк. Там люди на шахте зарабатывали приличные деньги, жили в достатке. Им это всё никуда не уперлось. Потом дом, где мы жили, развалился по кусочкам. И другие дома также.

Мужчина говорит, что в поселке оставались и мирные жители.

— Однажды мы взяли в плен солдата. Везем его в уазике. Глаза закрыты. Он смотрит в окно и комментирует: «Вот мимо церкви проезжаем, а здесь — почта». Он местный житель. Он эту дорогу знает. Отработал там 20 лет пожарным. А теперь представьте ситуацию. У нас народ наступает. И сидит рядом местный житель и звонит своему другу, говорит: «Шарахните по двум конкретным домам». И всё. Требовался один телефонный звонок.

Сергей вспоминает, что на одном месте ночевать приходилось не больше трех суток. Нужно было постоянно перемещаться, чтобы остаться живыми. Иначе мог прилететь снаряд.

— Заходишь в дом. Оставляешь двоих человек. И идешь дальше. Но идешь не по улице, потому что там всё простреливается. А через огороды. Занимаешь следующий дом. Потом следующий. Дошли до конца улицы. Заняли круговую оборону. Ты стреляешь, в тебя стреляют. Только я куда стреляю? Там через 20 метров кусты. Это противник из кустов видит, что ты в доме. А ты ничего не понимаешь. Бесполезная ситуация. В таких ситуациях кидали дым.

За первые два дня на спецоперации Сергей похудел на несколько килограммов. Питаться приходилось лепешками или тушенкой.

— Ел я там раз в сутки. Там всё просто: вода, мука, соль. Если всё это смешать, то получаются замечательные лепешки. А еще тушенки я там наелся на всю оставшуюся жизнь. Мой стандартный вес был 70 килограммов. Он не менялся в течение лет 30. За первые два дня на спецоперации я скинул три килограмма. Самое интересное, что сперва ноги слегка отказывали — обмундирование тяжелое. А через неделю я уже ничего не чувствовал.

Большая проблема была с водой, говорит Сергей. На 15 человек в день расходовали три литра воды.

— А там еще жара. Воду было добыть непросто. Сначала брали ведро, черпали жидкость в колодце. Брали одного человека. Если через два часа живой и не продристался, то можно остальным пить. Иногда было так, что в воде плавала утка дохлая.

Алкоголь в местных магазинах военным продавать запрещали. Но без него, говорит мужчина, в зоне боевых действий тяжело.

— Но мы наливали. Если по-честному, то там бухать себе дороже. Максимум две стопки выпивал. Иногда это такая потребность.

Как умирали, пытались выжить и помогали друг другу: истории со спецоперации

Часто бывает, что, когда военные приезжают из зоны боевых действий, они не хотят говорить о том, что им пришлось пережить. У Сергея это первая спецоперация. Кажется, что 49-летний мужчина до сих пор в ужасе: каждый эпизод он вспоминает болезненно. С большими паузами, широкими жестами и перепадами в голосе. Истории он рассказывает вперемешку, перескакивая с одной на другую.

...

— Вот когда смотришь и видишь труп, а по нему уже опарыши ползают, думаешь, как поступить. Можно легко вляпаться и на кроссовках останется сильная вонь. А кроссовки одни. И ты его быстро перевернешь, в КАМАЗ закинешь. И только потом вспомнишь, что под телом может быть граната. Даже стыдно, что в такие моменты больше думаешь о кроссовках.

...

— Однажды наша машина попала под обстрел. В это время пробило три колеса. В итоге без домкратов за 15 минут мы вдвоем поменяли три колеса. Товарищ, который тогда был со мной, сейчас лежит в неврологическом диспансере.

...

— Однажды шел по поселку, и вдруг что-то вздрогнуло. Оборачиваюсь, а там собака как будто мертвая. И у нее глаза двигаются. Нож достаю, ошейник перерезал и налил ей воды. И она, как в фильме, сначала зашевелила лапами и медленно подползла к миске. Ее язык упал в воду, она стала лакать воду. Не знаю, жива она или нет.

...

— Кроме этого жетона у меня ничего не было. Если человек мыться пошел и потерял его, то всё. Если человек раненый, ты его не бросаешься перевязывать. Ты его берешь за шкирку и проверяешь, есть ли номер. К примеру, однажды я грузил груз 200. И у него не было номера. Но есть свидетельские показания о том, что он умер на Украине. И остается вопрос: «Получит ли его семья деньги?»

...

— Спецоперация такая штука. Там если ты хороший человек, то это сразу видно. Если плохой, то вся гниль вылезает наружу. Там можно познакомиться с человеком, который тебе по духу близок.

...

— По первости Путин объявил, что погибшим будет давать пять миллионов, а раненым — три миллиона (на самом деле выплата составляет 7,4 миллиона. — Прим. ред.). А когда понеслось такое количество раненых, что мама не горюй, и что — каждому по три ляма? И потом просто запретили докторам выдавать справки о том, что у военных осколочные ранения. Тогда раненых стали вывозить за ленточку и там их ремонтировать. А потом говорить: «У вас легкое ранение. Получите за него 50 тысяч».

...

— Прикольный момент. Это было на третий день. Я иду в тыл. И тут начинается обстрел. Я раз — присел. Потом второй, третий раз прилетело. Посчитал до 10. Перебежал. Решил зайти в туалет. И тут начали снова стрелять. Думаю: «Лишь бы насмерть!» Хотя, с другой стороны, если найдут со спущенными штанами, что подумают? Выхожу из туалета и смотрю: ни единой дырочки. Оборачиваюсь, и сзади несколько разрывов. Оказалось, что они позвонили по телефону и на меня артиллерию навели. Нет человека, который бы не боялся. Не боятся только дураки.

...

— Я могу спасти жизни молодых парней. Даю советы. Первое. Если увидите окопы глубже двух метров — ни в коем случае в них не прыгать. Второе. Ни в коем случае не трогать неразорвавшиеся боеприпасы. Третье. Если вчера чего-то не было на пути, а сегодня появилось — обходи это стороной. Четвертое. Чем ниже находишься, тем больше шансов выжить.

«Теперь вы гражданские. Теперь вы никто»

После окончания контракта у Сергея осталась обида на тюменский военкомат и армию. Больше всего его возмутило, что за два месяца он не получил ни одной выплаты — семья мужчины нуждалась в деньгах. Поэтому, утверждает собеседник, домой ему пришлось добираться самому — 20 тысяч на билеты до Тюмени согласился занять сослуживец.

— Когда в конце контракта нас вывели за ленточку, то через решетку передали документы и сказали: «Теперь вы гражданские. Теперь вы никто». Мы не понимали, как нам ехать домой. Мне на помощь пришел человек, который был трижды представлен к награде за отвагу. Он четвертый раз участвует в боевых действиях. Он мне сказал, что в этот раз в БАРСЕ из наградных списков вычеркнули всех. В общем, этот человек дал мне 20 тысяч на дорогу домой. Остальные позанимали денег и тоже за свой счет вернулись в Россию. Мне в военкомате сказали, что деньги за дорогу не вернут. Я два раза задавал вопрос: «Нас откуда забрали, нас туда и вернут?» Я бы до сих пор сидел в поселке Песьяновский. И ждал, пока мне на счет упадут деньги.

Домой, говорит мужчина, он возвращался с чувством ненависти и злости.

— Когда я ехал домой, то думал: «Все они суки последние. И всё, что я сделаю первым делом, то уничтожу флаг дивизии». Денег не заплатили ни копейки.

28 июня Сергей приехал в Тюмень. Но деньги, по его словам, ему перечислили гораздо позже.

— Перечислили почти 18 июля. Моя семья, пока я был там, фактически голодала. Они не получали ни копейки. Военным с дивизии с 10-е по 20-е число должно было упасть 205 тысяч. Они два месяца не выплачивали денежное довольствие. Судебные приставы, когда я отсутствовал, наложили аресты. И так половину суммы и не увидел. Получается, я участвовал в боевых действиях за 3,5 тысячи в день.

Всего за два месяца контрактник получил 390 тысяч рублей.

«Второй раз придется скататься в командировочку»

Сергей говорит, что после возвращения из Украины он стал мягче, а значение некоторых слов приобрело другой вес.

— Как я изменился после спецоперации? К примеру, увидел недавно знакомую, которая на 10 лет меня старше. И полез к ней обниматься. А потом подумал: «Что ж я делаю?» А вот появилась потребность хорошего человека обнять. Такого раньше не было. Еще к словам стал относиться по-другому. Слова: «Пристрелю, убью» — к ним я стал относиться по-другому. Мы все под богом ходим. По крайней мере, когда от моих лепешек кто-то отказывался, а у меня был автомат на плече, я не говорил, что убью.

На тумбочке мужчины лежит небольшая стопка денег и железный жетон. Он говорит, что это всё, что осталось у него после двух месяцев, проведенных на спецоперации.

— С денег, которые мне заплатили, у меня осталась половина. Жена, пока меня не было, закладывала свое золото. Я привез деньги, и она сразу его выкупила. Там было на 30 тысяч. Что-то детям купила. А еще я у Арсена, [работодатель в Тюмени], работал, успел получить 7 тысяч. Всё, что я заработал за месяц, у меня в руках.

Сергей не любит смотреть телевизор, не верит официальным данным про подлодку «Курск» и ругает судебных приставов. Но в сентябре он снова собирается на территорию Украины.

— Вот и сейчас думаю снова туда ехать. Хочу ехать с товарищем. У него есть награда «Черный крест». Придется скататься в командировочку. По-другому этот гордиев узел не разрубить.

Ранее мы писали про спецоперацию глазами 20-летних молодых людей. Миша и Вася несколько лет занимались в центре военной подготовки «Аванпост». В 19 лет они окончили колледж и решили сразу подписать контракт. Оба сделали это втайне от родителей.

В этом материале — история одной тюменской семьи, жизнь которой в один миг изменила спецоперация. В феврале внука Раисы Алексеевны отправили на спецоперацию. Пока он был на Украине, будни женщины и ее семьи превратились в нервное и страшное ожидание новостей.