«Куманькам скоро крышка». Что тюменцы думали о власти 100 лет назад и каким был ранний СССР

В Советский России 100 лет назад начался период НЭПа. После антикоммунистического восстания, крупнейший очаг которого был в Тюменской губернии, большевики вернули россиянам немного экономической и политической свободы. Подавляющее большинство населения Западной Сибири в то время было крестьянским. НЭП дал им возможность спокойно работать на земле, уплачивая государству продналог. Как люди относились к власти? Хотели ли они перемен? Каким был СССР в 20-х годах ХХ века, почему всё изменилось в 30-х и мог ли Советский Союз стать социальным государством, но без массового террора? Задали эти вопросы тюменскому историку Станиславу Белову.

Станислав Белов — историк, краевед. С 1995 по 2010 год — научный сотрудник Тюменского областного краеведческого музея (ныне Музейный комплекс имени Словцова), заведующий историческим сектором научно-экспозиционного отдела ТОКМ, специалист по общественно-политической истории Тюменской области. Автор «Блога краеведа», многочисленных краеведческих статей и книги «Еврейские сюжеты» об истории еврейской общины Тюмени.

— В 1921 году в Тюменской губернии вспыхнуло мощное крестьянское восстание. Его подавление тюменцы воспринимали как победу большевиков и поражение повстанцев? Изменилось ли отношение к советской власти в регионе?

— Восстание подавили, с одной стороны, достаточно жестоко, но в то же время массового террора не было. Множество повстанцев просто вернулось к мирной жизни. Люди остались, и осталось настроение недовольства, ощущение, что живется не очень. Периодически оно выплескивалось наружу.

Работая в бывшем партархиве, я как-то наткнулся на сводки ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление. — Прим. ред.). В 90-е годы, когда ФСБ начала передавать архивы по всей стране, наши эфэсбэшники успели передать несколько дел перед тем, как снова закрыть к ним доступ. Сводки ОГПУ были составлены на основе сообщений информаторов, то есть, проще говоря, стукачей, которые были всюду. Это всё обрабатывалось, оформлялось в единые отчеты и получалось примерно то, чем сейчас занимается ФСО. Она же составляет соцопросы для администрации президента. Тогда нечто подобное делало ОГПУ.

В сводках ОГПУ было много интересного — события, которые не проходили по официальным каналам, например, забастовки, выступления, пьянки партчиновников. Там же были собраны слухи — о чём люди говорили. Я начал всё это выписывать, анализировать. В итоге родилась целая серия статей, в том числе об идее антикоммунистического восстания. Многие тюменцы 20-х годов жили в ощущении, что оно возможно и — более того — что скоро рванет.

Мы об этом помним по «12 стульям»: «Долго ли еще продержатся большевики?», «Союз меча и орала», «Заграница нам поможет». Нам это казалось чем-то комичным, а на самом деле такое ощущение было. Люди этого ждали, говорили об этом либо нейтрально, либо даже с удовольствием: «Скоро куманькам крышка».

— Куманькам?

— Да, так назвал коммунистов один из тюменцев, и это попало в сводки ОГПУ. Причем в восстание верили не только заинтересованные стороны — условно говоря, кулаки, бывшие участники восстания, но и сами «куманьки», те, кто стали бы первыми его жертвами. Не раз и не два я встречал информацию о том, что коммунаров (участников коммун) и коммунистов это очень тревожило. Иногда настолько, что они объявляли срочную мобилизацию, ставили всех под ружье и даже заранее брали заложников — богатых мужиков, чтобы в случае чего уходить, прикрываясь ими. Это всё было уже после восстания, в «мирные» 20-е годы. Даже коммунисты жили в ожидании, что буквально скоро, что где-то тут уже ходят мужики с вилами и винтовками и скоро опять нападут.

— Это вы говорите о настроениях крестьян, а как было в городах, в Тюмени, в частности?

— В городах слухов было меньше, но они тоже ходили. Однажды даже проскочило стихотворение в тюменской газете «Трудовой набат». Оно начиналось так:

Слухи… Сплетни… Пересуды.
Всюду шепот, клевета:
«Виноваты коммунисты»,
«Виновата беднота!»

А заканчивалось это стихотворение изображением типичного разговора двух обывателей того времени:

Только, знаешь, по секрету,
Катя Наде говорит:
«В Петрограде возмущенье,
И Москва уже горит».

То есть это было настолько общеизвестно, что даже в газету пропустили, чтобы осудить. В другом случае в газете проскочило, что «если слушать крикунов, то японцы уже чуть ли не в Сараях» (это район в Тюмени начала ХХ века).

Партийцы отмечали, что волна слухов поднималась каждый раз, когда приходило время платить продналог. Крестьяне воспринимали это как «коммуняки обирают», они ждали, что скоро придут и спасут их, а грабителей прогонят. А кроме того, ожидание восстания перекликалось с общим настроением того времени, с глобальной повесткой — недавно закончилась Первая мировая война, Германия была недовольна заключенным миром, словом, было напряжение в мире, и про это много писали советские газеты. Крестьянин же не будет разбираться в политике, он просто понимает, что все вокруг на грани войны, везде идет ожесточенная борьба, наверное, и у нас скоро рванет. Постоянно ходили слухи, что будет еще война с кем-то — Польшей, Китаем, Великобританией и так далее. Причем не то что скоро, она уже идет. Появлялись свидетели, которые говорили, что видели полные эшелоны с мобилизованными — они якобы идут на фронт, а оттуда возвращаются эшелоны с ранеными.

А еще в 20-е годы в верхах партии началась борьба (дискуссия о том, каким путем должен пойти СССР. — Прим. ред.). Был такой забавный слух в Тюмени, что Троцкий бежал за границу на аэроплане, скоро вернется, приведет с собой армию и всех победит, потому что он настоящий военачальник, не чета Ворошилову. Или, например, говорили о том, что скоро нападут западные державы, но ничего страшного не будет, «только Москву и Ленинград отравят газами», но это ничего, потому что пропади они пропадом, когда сибиряки столицы любили. В общем, их просто отравят газами, если откажутся коммунистов выдать, а у остальных жизнь наладится.

Еще был фантасмагорический слух, который показывал уровень крестьянского мышления: «Скоро будет война с Великобританией, потому что большевики убили в Петрограде британского посла, но на нем была дорогая одежда. А они ее забрали! Когда британское посольство обратилось к большевикам: «Сволочи, хоть одежду отдайте, она денег стоит». Большевики отказались, и этого им не простят».

— Люди не воспринимали большевиков как постоянную власть, они ждали, что что-то изменится, и хотели перемен?

— Было ощущение эфемерности власти, во-первых, она только закрепилась. А во-вторых, было то ощущение, о котором мы говорим, — что всё может перемениться. Я ни разу не встречал, чтобы кто-то, кроме коммунистов, переживал насчет этого. Несмотря на то, что речь шла о скорой войне, нападении, ни разу не встречал переживаний типа: «Что же будет, кошмар, столько народу погибнет!» Общее настроение можно было выразить фразой «Скоро куманькам крышка», мол, перебьют их, и так им и надо. Позитива в отношении к власти не заметил.

Был такой эпизод. Крестьянин съездил в Тобольск и рассказывает: «Опять появились чиновники — партийные, живут в других квартирах, у них прислуга, разъезжают на каретах. Опять появились классы, а значит, будет классовая борьба, опять революция может быть». У людей было ощущение, что сначала царская власть их обирала, потом красные, потом белые, потом опять красные.

— А как власть реагировала на такие разговоры? Были репрессии?

— В 20-х годах я такого не встречал. Но то, что этих людей ставили на учет, — факт. И я не раз встречал, что потом, в 30-е годы, они за это пострадали. Когда приходили планы и надо было кого-то брать, то таких людей с несдержанным языком в первую очередь и брали.

— Люди только говорили о скором восстании? Насколько они реально готовы были взяться за оружие?

— Сложно сказать, но, скорее всего, не готовы. Косвенное доказательство — как раз отсутствие реального наказания, за такие разговоры людей не изымали (как в 30-х годах), просто могли провести разъяснительную беседу. Знаю, что были забастовки по итальянскому методу, в отчетах ОГПУ так и писали — рабочие, например, тюменского депо «итальянничают», то есть на работу приходят, но делают всё по регламенту.

Бывали и всплески насильственного противостояния. Ишимский историк Игорь Курышев рассказывает об инциденте, который тоже попал в сводки ОГПУ в 1928 году. В ночь на 20 января в селе Аромашево, где в 1921 году был серьезный очаг восстания, произошел пожар в арестном помещении, где сгорел задержанный милицией пьяный гражданин Казанцев. Брат сгоревшего Фёдор, приехавший к месту пожара, обратился к собравшейся толпе с призывом к свержению власти, избиению коммунистов и сожжению помещения райкома и милиции. Кроме того, он не давал населению тушить пожар, выливая привозимую воду. Группа крестьян, возбужденная криками, кинулась на присутствовавших коммуниста и милиционера с целью избить их. Тем удалось скрыться. Крестьянин-середняк Захар Никулин кричал: «Нас расстреливают, арестовывают, живых жгут, терпеть больше не будем. Бей коммунистов, долой власть!»

— Сейчас кажется, что с момента, когда большевики пришли к власти в 1917 году, и до 1991-го был один и тот же СССР — советская власть и советские граждане. Понятно, что пропаганда над этим поработала, но с высоты полета представляется, что люди работали, совершали трудовые подвиги, жизнь налаживалась, война была, потом в космос полетели, потом внезапно СССР распался. Но, судя по тому, что вы рассказываете, в истории Советского государства — в отношениях между людьми и властью — было несколько этапов. Когда с режимом большевиков смирились, признали власть, перестали ждать ее краха?

— Хороший вопрос, тут можно целую диссертацию писать. На мой взгляд, 20-е годы (годы НЭПа. — Прим. ред.) — это самое интересное время в истории СССР. Это время, когда еще была жизнь. Советское государство было еще молодо, оно еще не стиснуло общество железными зубами. У людей, особенно у творческой интеллигенции, было ощущение, что они строят какой-то новый мир — сложно, с ошибками, с проблемами, но по-новому. В это время разворачивается активная общественная жизнь, не та, которую государство инспирирует, а настоящая. В Тюмени, например, появляются общества изучения родного края, которые занимаются не только историей, но и природой, даже нефть ищут.

НЭП расшифровывается как новая экономическая политика. Большевики после восстаний 1921 года приняли решение свернуть военный коммунизм, отменить продразверстку (изъятие продукции) и ввести продналог. Он был прогрессивным и определялся исходя из успешности крестьянского хозяйства, но в любом случае продналог был гораздо меньшим в сравнении с продразверсткой. После уплаты налога всей остальной продукцией крестьянин мог распоряжаться самостоятельно. Была возвращена возможность свободно торговать и создавать мелкие частные предприятия, произошла денационализация небольших компаний. В Тюмени снова заработали парикмахерские, магазинчики, мастерские, крестьянские хозяйства наращивали посевы. Удалось накормить города, хлеб начали экспортировать

— Я сталкивался с примерами того, как люди, выросшие и получившие образование в царской России, готовы были поучаствовать в строительстве нового мира. Они не были коммунистами, а уж тем более большевиками, но в обществе был консенсус по поводу несправедливости и неэффективности царского режима. Была развилка — что строить? Здесь были разногласия. Но в том, что старое надо сносить, все сходились, даже Колчак. Это потом большевики нарисовали черно-белую картинку, где красные за советскую власть, а белые — за царя. Кстати, именно в период Колчака в Тюмени улицу Полицейскую переименовали в Тургенева, потому что белые тоже не любили царскую полицию, они тоже хотели другую Россию. Это единственная улица, которую в нашем городе переименовали белые (и красные ее потом не тронули).

— Смех смехом, но у меня была статья про еврейские колхозы в Тюменском крае. В 20-е годы марксисты думали о том, как справиться с глобальным антисемитизмом, и пришли к выводу, что в его основе неправильное производство, грубо говоря, евреи занимаются торговлей, а им надо землю пахать. И начали создавать по всей стране еврейские колхозы. Вы знаете, кто был инициатором создания еврейского колхоза в Тюмени? Староста синагоги. Он не был большевиком, поверьте, не думаю, что он когда-нибудь держал книжку Маркса в руках, но он услышал об этой идее и решил попробовать. В итоге им для колхоза землю отвели в Маслянской.

В 20-е годы был подъем, потому что всё вокруг стало наше, надо было придумать, как жизнь наладить. Художники рисуют, писатели пишут, всё оживляется. Даже газеты этого времени интересно читать. Существуют и общество, и государство. А в 30-х, когда Сталин к власти приходит, появляется государство с железной пятой, которое всё взяло под контроль, всех придушило. Общественная жизнь как бы сохраняется, но становится настолько формализованной, что все просто ходят строем и бьют в барабаны.

— Почему в 30-х годах в Советском Союзе всё изменилось? Многие связывают это с личными особенностями Сталина, но, может, были объективные причины?

— Про это написана куча книжек. Если кратко, то, на мой взгляд, сыграли роль два фактора. С одной стороны, личность самого Сталина — он все-таки был параноиком. Ему власть была нужна не только, чтобы ощущать себя самым главным, но и чтобы защититься от врагов, которых он всюду видел. А с другой стороны, к этому времени становится ясно, что мировой революции не будет. Соответственно, надо было привыкать жить в одиночку, а это было очень сложно. Правящая власть переключилась в режим автаркии: сами себя будем обеспечивать и своими делами заниматься, кругом враги, помогать нам некому, поскольку революции не случилось, надо мобилизоваться и всё брать под контроль.

— А как этот поворот отразился на общественных настроениях, что говорили люди, какие слухи ходили в Тюмени, в частности?

— Я не смог поработать со сводками 30-х годов, их в нашем архиве не было. Скорее всего, они так и лежат в ФСБ, потому что система стукачей никуда не делась. Я встречался с людьми уже ушедшего поколения и записывал их воспоминания на этот счет. Например, жительница Тобольска рассказывала, что в то время у них был частный домик из двух половинок. Они жили одни, отца арестовали. К ним пришел «товарищ» и сказал, что во второй половине дома будет конспиративная квартира, куда будут приходить люди, чтобы встретиться с ним. Время от времени этот человек появлялся, приходили какие-то люди, разговаривали, уходили. Закончилось это только после того, как мать на коленях умоляла оставить их в покое.

— Вы говорили, что в 20-х власть реагировала на протестные настроения достаточно нейтрально, почему в 30-х начались массовые репрессии?

— Как взять под контроль людей, которые к этому не привыкли, которые знали другую жизнь? Маленькая победоносная война — необязательно против внешнего врага, можно и заявить о внутреннем враге, который всюду кроется. Идеальный способ сплочения и контроля.

— Профессиональные историки не очень любят рассуждать об альтернативах. Но, предположим, если бы советские власти не стали сворачивать НЭП, проводить коллективизацию, устраивать массовые репрессии, мог возникнуть какой-то другой СССР, социальное государство для людей, но без террора?

— Думаю, что да. Давайте абстрагируемся от больших и умных книжек, которые рассматривают всё в целом, и посмотрим локально. Я записывал воспоминания членов семей раскулаченных крестьян, читал газеты, сводки. Нигде не пишут и никто не вспоминает, что деревня (в период НЭПа. — Прим. ред.) жила бедно. Никто не вспоминает, что было большое расслоение. Понятно, что они передают это со слов родителей, но тем не менее большинство вспоминает, что были большие семьи, которые справлялись со всем сами, мало у кого были наемные работники. Многие вспоминают, что у них была сельхозтехника: веялка, сеялка и так далее.

Это был путь, по которому Бухарин (Николай Бухарин — один из лидеров партии большевиков, расстрелянный в 30-е годы. — Прим. ред.) предлагал пойти, он говорил: «Давайте будем не давить деревню, а постепенно втягивать ее в коллективизацию. Крестьяне сами поймут, что выгоднее купить веялку на 10 дворов, чем делать это каждому двору». Но это был долгий процесс, а Сталину хотелось прямо сейчас. Он же хотел в сжатые сроки провести индустриализацию, для чего нужны были деньги. Все предприятия в итоге были построены иностранными специалистами и на иностранном оборудовании. Где взять деньги на это? Занять на Западе было нереально, тем более это грозило зависимостью. Оставались крестьяне, у которых можно было всё забрать. Но другой вариант развития событий был. Деревня росла, поднималась, богатела. Конечно, промышленность так быстро не развивалась, но это уже другой вопрос.

Власть выбрала форсированную индустриализацию за счет крестьян, которых сгоняли в колхозы и вынуждали работать на государство, а не на себя.

— Есть популярное объяснение этому выбору. Срочная индустриализация была нужна, потому что близилась война, к которой надо было готовиться. Как вы относитесь к этому мнению?

— Еще есть представление о том, что при Сталине был железный порядок. Полная чушь! С этим сталкиваешься, не только когда читаешь документы, но и когда разговариваешь с людьми. Вы не представляете, какой хаос творился. Сложнейшие проблемы стояли перед страной, надо развивать сельское хозяйство, поднимать промышленность. И в это время начинается массовое раскулачивание — миллионы крестьян, причем самых работящих, просто изъяты из своих домов и отправлены в ссылку. По дороге многие погибли, особенно массово умирали дети. Это практически во всех семьях вспоминают, тогда в семьях было много детей. Грудные младенцы помирали, и их по дороге в снежок закапывали.

Изъятое имущество тоже не шло впрок, это было просто разграбление, его растаскивали. Скот, который обобществляли в колхозы, массово погибал, потому что плохо ухаживали. Никакой подготовки к коллективизации не было, скот из хороших хозяйств без корма сгоняли в плохонькие холодные сараи. После первой волны коллективизации началась деколлективизация, когда колхозы распустили. Это звучит в воспоминаниях, не только в документах. Сначала всех согнали в колхозы, потом разогнали, а потом согнали заново. Потери при этом были дикие.

Неслучайно в 30-е годы впервые после Гражданской войны ввели карточки, случился тот самый голодомор. Голод был не только на Украине, всюду. По сельскому хозяйству был нанесен такой мощный удар, с каким бы никакая «банда вредителей» не справилась. Это во-первых. Во-вторых, сильно подорвали базу рабочей силы в стране. Множество примеров, когда людей привозили в чистое поле и там бросали без всего.

— Я встречался с дочерью муллы из Ембаево Халидой Имашевой. Всю ее семью отправили в ссылку в Коми. Там был такой голод, что люди просто ходили по лесу и грызли кору, траву, ягоды ели. О таком случае она рассказывала: женщина пошла искать еду, присела где-то обессиленная и умерла. Ее дети нашли весной. Подошли, толкнули, а у нее голова отвалилась. Они подобрали голову, принесли ее в спецпереселенческий поселок, а там фельдшер обработал, и получился череп. Фельдшер с медсестрой поставили череп на стул и рядом с ним сфотографировались. Этот снимок мне Халида Имашева отдала, он сейчас хранится в музее.

Хаос был и в промышленности. Предприятия зачастую строились не там, где нужно, и не такие, какие нужно. Яркий пример — мертвая дорога, 501-я стройка. Она строилась с 1947 по 1953 год в условиях Заполярья. Даже сейчас такие проекты стоят диких денег, а тогда это был просто караул. 60 тысяч зэков трудились. Послевоенный Советский Союз, страна лежит в руинах, нужно всё восстанавливать, мужчин не хватает, рабочих рук нет. И в это время тысячи мужиков любой ценой строят железную дорогу в Заполярье. Как только Сталин умер, ее бросили. Зэков увезли, а всё остальное просто бросили! Огромные капиталовложения, затраты, которые страна понесла в то время, когда каждый рубль был на счету.

В Лабытнанги в 90-е годы еще стояли два паровоза на путях этой дороги. Я прошел по лагерям (нас туда вертолетом забрасывали) — там каждые 10–12 километров стояли лагеря. Бараки из древесины, а древесина — завозная. Колючая проволока, столбы, рельсы — всё привозное. Представляете, как это тогда завозили? И таких строек было множество.

— А как быть с представлением, что Сталин успел подготовить страну к войне и победить? Это просто стечение обстоятельств, раз в стране был хаос, а ресурсы разбазаривались?

— Это сделали люди — не благодаря, а вопреки. Но вся слава достается тем, кто наверху, потому что историю пишет начальство. Конечно, индустриализация была нужна, было нужно вооружение и так далее. Но всего этого можно было достичь по-другому, работая планомерно, не уничтожая лучших инженеров, крестьян, рабочих. Достаточно просто посмотреть цифры, чтобы понять, что прямо накануне войны он подорвал кадровую базу Красной Армии. Командовать было некому. Больше, чем Сталин, Советскому Союзу не навредил никто.

— Предположим, если бы не было этого сталинского периода, существовал бы СССР до сих пор?

— Альтернативная история — дело неблагодарное, потому что это всё гадание. Но у меня есть ощущение, что был шанс создать что-то действительно новое, а не воссоздать сатрапию. Кто знает, если бы государство всё не придушило, может, оно бы и получилось. СССР развалился из-за своей неэффективности, отсутствия дискуссии (одна партия, одна газета). В 20-е годы этого еще не было, тогда люди обсуждали, дискутировали. Да, власть была за большевиками, но люди могли прийти и предложить что-то и даже получить поддержку.

Мы подробно писали о том, как в Тюменской губернии ровно сто лет назад вспыхнуло мощное антибольшевистское восстание. На севере даже возникло Тобольское «государство», которое просуществовало около трех месяцев. С тех пор наш регион хорошенько помотало, мы жили в составе Уральской и Омской областей, а сейчас у нас особое устройство — «тюменская матрешка». До революции и в годы Гражданской войны в нашем крае вспыхивали страшные эпидемии. Почитайте, как долгие века жили тюменцы и как в ХХ веке в городе начали строить благоустроенные дома. Вы знаете, что главная улица Тюмени — Республики могла получить свое название с подачи Александра Керенского? Царскую переименовали летом 1917 года — еще до того, как большевики захватили в стране власть. Потом коммунисты ее не стали трогать, так что улица Республики связывает нас с коротким периодом Временного правительства, которое планировало довести страну до выборов в Учредительное собрание. Оно должно было решить судьбу России, но, увы, этого не произошло.