На одну постановку уходит до 5 млн рублей: директор Тюменского драмтеатра — о ценах на билеты, «Бесах» и актерах

С момента, когда тюменским театрам вновь разрешили работать после длительной паузы, прошло полтора месяца. За это время Тюменский драмтеатр выступил с премьерой пьесы по произведению французского классика Жан-Батиста Мольера.

Корреспондент 72.RU Радик Енчу встретился с директором Тюменского театра драмы Сергеем Осинцевым, чтобы поговорить о том, как театр переживал эти сложные шесть месяцев. Из интервью вы узнаете: что делали актеры в это время, как помогала власть, сколько стоила постановка «Тартюф» (много) и почему перенесли показ «Бесов».

— Вы уже месяц работаете. Какие промежуточные выводы можете сделать?

— Я могу сделать только один вывод — зритель соскучился по театру. Мы с удовольствием работаем, потому что тоже скучали. Особых таких проблем нет, но есть некоторые ограничения: маски, санитайзеры, определенная рассадка в зале, через кресло. Слава богу, хоть так можно работать.

— Каково это — выходить на сцену спустя полгода простоя? Какие ощущения?

— Сложно. Театр так устроен, что необходимо всё время играть те спектакли, которые есть в репертуаре. Мы такой длительный период никогда не отдыхали. Максимум полтора месяца в отпуске. И после этого всегда начинали повторять идущий репертуар на сцене в костюмах, в декорациях, чтобы восстановить свои силы. Но вот здесь пришлось долго вспоминать. Особенно те спектакли, которые были премьерные. В марте мы выпустили «Восемь женщин». Сыграли несколько раз и закрылись. Поэтому репетировали его дней десять-пятнадцать. То же самое было с «Новеченто». Нужно было элементарно вспомнить слова. Потому что все эти шесть месяцев не повторял текст (Сергей Осинцев — актер этого моноспектакля. — Прим. ред.). Но тем менее восстановились без потерь и надеемся, что в дальнейшем мы так долго останавливаться не будем.

— Вспомните тот день, когда узнали, что закрываются театры. Как восприняли это?

— Предполагали, что это случится: уже говорили, что в Москве начинается та же история. Мы испытали эмоции — жаль, что придется вернуть зрителю билеты и не играть спектакли. Особенно премьерные. Но не думали, что так надолго это затянется. Уже начали готовиться к тому, что вообще откроемся после Нового года. Когда нам сказали буквально за две недели до открытия: «Всё, открывайтесь», — вот здесь были самые яркие эмоции. Наконец-то выдохнули и поняли — можно работать. До этого было ощущение, что это бесконечный отпуск. Хотя, с другой стороны, мы отдохнули, осваивали интернет. У нас достаточно большой прирост, прямо глобальный на ютьюб-канале, показали в ютьюбе огромное количество спектаклей и сами с удовольствием их посмотрели.

— Наверняка вы столкнулись с подобным впервые. Как в форс-мажорных обстоятельствах выстраивали работу?

— Артисты отдыхали практически. У них были задания от режиссеров на лето, от нашего отдела маркетинга, который просил делать видео для социальных сетей. А вот как раз этот отдел со мной вместе занимался исключительно тем, что бесконечно все эти шесть месяцев работал на ютьюб-канале: делал прямые эфиры. Я перенес домой всю студию, баннеры — прямо был натуральный павильон. Каждый день выходили и осваивали стрим. Сидели и думали о будущем.

— О чем вы думали, когда просыпались, в течение дня в этот период?

— Думал о том, как и чем будем открываться, насколько будет много зрителей. Очень боялись шахматной рассадки, потому что не понимали, как будем работать на полупустые залы. Плюс это финансово невыгодно. Сам по себе театр — это достаточно убыточное предприятие, потому что никогда не окупается то, что происходит на сцене, а уж тем более когда зрителя нет совсем, это очень страшно. Огромная часть заработной платы актеров зависит от того, сколько зрителей находится в зале. Поэтому мы думали, как уменьшить эти убытки, сделать так, чтобы зрители ходили чаще. Старались придумать что-то интересное, и тогда у нас родился антиспектакль «Антивирус ТБДТ», когда просили зрителей покупать билеты на несуществующий спектакль, тем самым поддерживая театр. Но потом мы поняли, что это как-то несправедливо, и решили сделать реальную постановку как капустник, который сыграем для тех зрителей, которые на него купили билеты. Мы не ожидали такой активности — люди с удовольствием помогали театру. Билеты стоили от 50 до 5000 рублей. Огромное количество дорогих билетов было куплено. Спектакль этот мы сыграли в день открытия после спектакля «Восемь женщин». И поняли, что безумно круто получилось. Не знаю, удастся ли нам повторить, потому что планировали показать прямую трансляцию, но не получился эфир. Надеемся, на День театра в марте попробуем восстановить этот капустник, показать его еще раз и записать.

— Как проходили репетиции в это время?

— Какое-то время, пока нас всех не отправили на самоизоляцию, репетировали в театре. Был период, когда не играли спектакли, но могли находиться в театре. Потом, когда должны были сидеть дома, репетиций никаких не было. Это невозможно делать.

— По факту актеры в это время были в отпуске?

— Да, это был своеобразный отпуск. Но тем не менее он, конечно, был наполнен творчеством с точки зрения заполнения онлайна. Все артисты просто сидели дома, читали свои роли и пытались не забыть весь текст. Мы никуда не могли поехать.

— Как в этот период выплачивали зарплату актерам? Урезали её?

— Нет. По постановлению Правительства Российской Федерации и по решению Владимира Владимировича Путина все зарплаты были сохранены работникам, в том числе и в нашей сфере. Работники получали ровно столько, сколько они бы получили, если бы работали. Зарплату сохранили полностью.

— Я так понимаю, ни с кем не пришлось попрощаться из актерской труппы?

— Нет, все выжили. Слава богу. Никто не заразился, и мы достойно вышли из этой ситуации. Надеемся, что дальше будем сохранять здоровье в коллективе.

— Вы упомянули власть. Каким образом вам финансово помогали? Деньги давали?

— Так как мы являемся государственным театром, часть заработной платы нам платили из бюджета региона. Окладная часть нам гарантирована регионом. Наш учредитель — это правительство Тюменской области — абсолютно адекватно отнесся к этой ситуации, поддерживал нас, дал возможность актерам никуда не уехать. Понимали, что в театре сложилась очень качественная, очень хорошая труппа, и потерять никого не хотелось. Когда возникла ситуация с квартирами, стало понятно, что очень сложно будет оплачивать аренду иногородним работникам. Тогда правительство нас поддержало и выделяло специальные средства на аренду жилья. Нам дали возможность открыться, сделать рекламную кампанию, выпустить спектакль [«Тартюф»]. Была оказана всяческая поддержка. После чумы необходимо определенное возрождение искусства, и люди в первую очередь вернутся в театры, они захотят вдохнуть воздух праздника. Это действительно очень важно сегодня. Потому что жить под страхом заражения, печальных последствий тяжело. Люди поэтому идут в театр. Это то место, где они могут отдохнуть душой. Если бы нашу отрасль не поддерживали, то, наверное, мы бы просто загнулись.

— Вы объяснили, из чего состоит зарплата актеров. В среднем сколько они зарабатывают?

— Сложно сказать, потому что у всех разная занятость. Есть окладная часть актеров. А есть, как я уже говорил, гонорары за спектакль. Каждый артист получает дополнительные средства. Можно сказать, это премии за то, что он выходит на сцену. Там тоже достаточно разные градации. Всё зависит от роли, стажа, мастерства. Это всё складывается в определенную сумму денег. Плюс, допустим, новогодняя кампания — это вообще отдельная история. Актеры, которые заняты в ней с декабря по середину января, могут заработать до 100 тысяч рублей за этот период. Если брать оклады — достаточно нормальные от 18 до 25 тысяч в зависимости от категории актера: первая, вторая, третья, мастер сцены, мастер сцены, имеющий звания. Их никто не получает, потому что все много работают. Мы выпускаем за сезон около 500 спектаклей. Не новых, а вообще играем. Это очень большая нагрузка. Мы играем практически по шесть дней в неделю.

— Про шесть рабочих дней. После такого длительного перерыва вы почти каждый день показываете спектакли, актеры не перегорают, не устают?

— Нет. Последние годы мы работаем в таком режиме всегда. Наша задача — обеспечивать себя, чтобы ставить новые спектакли, покупать дополнительное оборудование, чтобы иметь возможности для гастролей. Актеры это прекрасно понимают. Несмотря на перерыв в шесть месяцев, никакой проблемы вскочить в этот график не было.

— Ожидали, что люди пойдут в театр?

— Компания разделилась на две части: кто-то говорил, что вообще никто не пойдет. Но по началу продаж мы сразу поняли, что у людей есть интерес. Понятно, что мы не можем позволить сократить стоимость билетов. У людей, возможно, не у всех есть деньги. Этот длительный простой сказался на кошелке. Но мы по традиции устраивали большую осеннюю распродажу. Было куплено около 2 тысяч билетов за несколько дней.

— Сколько денег за этот период театр недосчитался?

— Сейчас очень сложно посчитать. И я объясню. Мы вернули около 14 тысяч билетов с марта по июнь. Мы продаем вперед на полгода, и сейчас билеты продаются практически до середины января. Не дай бог, всё опять закроется. Будет катастрофа. Было много арендных проектов. Я думаю, что это десятки миллионов рублей.

— Планируете ли вы в связи с этим повышать в будущем цены на билеты?

— До конца сезона однозначно нет. До лета не будем этим заниматься. Мы понимаем ситуацию, которая сейчас происходит. Я скажу так: сегодня цена на билет реально гораздо меньше, чем должна была бы быть. Понятно, что театр государственный, часть стоимости билетов дотируется государством. Потому что если бы не было поддержки, то билеты в театр стоили бы в районе 5 тысяч рублей. Мы стараемся максимально дать возможность разной цены в зрительском зале. Сегодня билеты есть от 100 до 1500 рублей. Все зависит от величины кошелька зрителя.

— По вашему мнению, сколько должны стоить билеты в театр?

— Театр — это дорогое искусство. Во-первых, потому что это не доход, а расход. Надо понимать: когда играем спектакль, несмотря на то, что берем со зрителя деньги, мы с них производим огромное количество выплат. Помимо того, что платим актерам за выход, платим еще авторам спектакля. У каждого спектакля есть художники, композиторы, хореографы, автор перевода, пьесы. Это всё авторские права, за которые так или иначе выплачивается 50% всего сбора денег. Есть сотрудники: гардеробщицы, капельдинеры, осветители, звукорежиссеры. Они все получают премию по итогам месяца или года. Это дополнительные средства, за счет которых они соглашаются здесь работать, потому что в основном в театре работают люди, любящие искусство, а не деньги — много не заработать. Самые высокооплачиваемые — это актеры. Театр зарабатывает рубль на рубль. Нам государство дает рубль, и мы на него зарабатываем ровно еще один рубль. Мы стремимся к тому, чтобы зарабатывать полтора рубля. Стараемся максимально больше делать разных спектаклей, повышать интерес к театру, проводить интересные проекты, рекламные кампании, и у нас в принципе это получается. Но реальная себестоимость одного кресла — в районе пяти тысяч рублей.

— Сколько в среднем денег надо театру, чтобы поставить один спектакль?

— Стоимость одной постановки колеблется от 3,5 до 5,5 миллионов рублей. В зависимости от замысла режиссера и от количества актеров на сцене. Может быть и дороже, когда много людей. Каждого артиста нужно одеть, на каждого артиста нужно сделать парик, грим или еще что-то. Нужно сделать декорации. Театр у нас самый большой. И зритель, идя в это прекрасное здание, хочет видеть на сцене красоту. Поэтому приходится соответствовать и зданию, и запросам. Постановочные команды, которые приезжают, это достаточно дорогое удовольствие. Группа до 6–7 человек бывает. Каждому нужно заплатить, плюс у каждого есть проценты, каждого надо поселить. Не всегда они живут в театральной гостинице (она находится на пятом этаже в драмтеатре. — Прим. ред.). Чаще всего мы снимаем отель или квартиры. Это достаточно большие расходы. Поэтому спектакль готовится месяца два. Режиссер в это время находится здесь, вместе с ним художники. По сути это их заработная плата за два месяца работы и их ответственность за то, чтобы потом на их спектакль пошел зритель.

— Театры стали одним из последних мест, куда власти разрешили ходить. Когда читали новости, что открываются торговые центры и другие объекты, вам не было обидно, почему театр игнорируют?

— Я думаю, что какие-то мысли по этому поводу были. Но, наверное, люди, которые этим занимаются, так поступают не зря. Есть вещи, которые нам до сих пор непонятны: почему в бане, сауне можно работать буфету, а в театре с этим есть определенные сложности. Но, мне кажется, это перестрахование. На самом деле, никто не знает, с чем мы столкнулись. И этот вирус, который круто изменил нашу жизнь, нами не исследован и непонятен, и как все развернется, непонятно. Видимо, это меры предосторожности, чтобы не стало хуже. Пусть будут ограничения, чем мы с вами будем находиться в очень тяжелой ситуации.

— Изменились ли вы, актеры? Какие выводы можете для себя сделать?

— Единственное, что в нас изменилось, это, наверное, восприятие жизни. Мы понимаем, как резко может все поменяться. Когда ты живешь и работаешь в одном и том же ритме, думаешь, что все вечно. Мы планировали выпустить несколько спектаклей, поехать на огромное количество гастролей. Планировали столько, что, когда это все рухнуло, поняли, что жизнь настолько быстротечная и очень резко меняется, что надо радоваться каждому мгновенью. Наверное, мы больше научились радоваться жизни. Больше ценить друг друга, быть сиюминутно здесь и сейчас и особо не задумываться, что будет завтра. Но несколько человек все же задумываются. Я как директор обязан думать о будущем. Но понимаю, что есть сегодня — и слава богу. Мы делаем свою работу, стараемся быть лучшим театром в стране, хотим, чтобы к нам приходили зрители. А что там будет дальше — как жизнь ляжет. Главное быть сегодня вместе.

— Как решается вопрос: убирать спектакль из репертуара? Что на это влияет?

— У меня как у директора есть определенная команда, которая следит за спектаклями. Есть актеры, с которыми я советуюсь, и чьему мнению я доверяю. Есть мой опыт, мои знания, моя профессиональная подготовка, позволяющая оценивать тот или иной спектакль с точки зрения его продолжительности. Спектакли уходят не только потому, что они долго работают. Мы можем собрать гениальных артистов, потрясающего режиссера, замечательную пьесу, великолепных художников, но в итоге спектакль может не получиться. Заранее понять, что получится, невозможно. Иногда спектакли уходят быстро, потому что актеры с режиссером не смогли договориться. И это невозможно исправить. Иногда спектакли уходят, потому что играются уже лет 15. И от спектакля ничего не осталось, кроме текста, смешных реприз артистов, смеха в зале. Вроде бы, люди смеются, спектакль смешной, а ты понимаешь, что это уже не искусство. Это труп, который еще вроде бы как бы напоминает спектакль, но уже попахивает пошлятинкой. Театр должен быть разным и разнообразным. Он должен быть и для людей, которые хотят посмеяться, и для тех, кто хочет поплакать, посмотреть классические произведение, авангард. Мы — областной театр и должны быть театром для всех.

— Вы говорили, что у вас в планах поставить «Лазаря» Дэвида Боуи. Как с этим обстоят дела?

— Мы продолжаем поддерживать связь с режиссером, с правообладателем этого мюзикла. У нас по-прежнему есть права на возможность его поставить. Надеемся, что через год мы сможем к этому вернуться. Тем более что планируем провести реконструкцию театра, механизмов, звукового оборудования, потому что для такого уровня мюзикла нужен качественный звук. У нас он хороший, но хочется тот, который нужен бы был, чтобы артисты могли именно петь по-настоящему, живьем. Мы подбираем актеров с вокальными данными, по хореографии. Продолжаем развивать артистов в этих направлениях. Я думаю, что мы вернемся к этому [вопросу]. Это наше общее желание, идея. Я бы очень хотел, чтобы это случилось. Но планы меняются не по нашей вине. Так бы мы смогли его поставить уже в марте 2021 года. Но не получится.

— Вы сказали, что планируете ремонт в театре?

— Мы планировали в этом году, но все сдвинулось. Сейчас 163-й театральный сезон. Мы надеемся, что к 165-му сделаем ремонт.

— На время ремонта театр закроют?

— Мы планируем сделать ремонт в межсезонье, когда театр в отпуске. Возможно, придется поработать на других площадках пару месяцев. Если все случится, вовремя сделаем проект и договоримся со всеми, будет успешное финансирование, то, скорее всего, ремонт пройдет, — пока не знаю, в какой год, — с мая по октябрь. В мае съездим на гастроли. Поработаем в ДК «Нефтяник».

Про перенос

«Бесов»

— А правда, что «Бесов» отменили?

— Перенесли. Мы пришли к выводу, что сегодня не до них. Люди хотят хорошую, качественную комедию или классический спектакль. Вот «Тартюф». Это абсолютно классическая постановка, безумно красивая, фантастические костюмы, гримы. Планировали выпустить в декабре «Здравствуйте, я ваша тетя». Но из-за обострения пандемии московская команда, к сожалению, не сможет приехать. Мы перенесли премьеру на май. В марте мы выпустим «Бабу Шанель» по пьесе Коляды в постановке Николая Реутова. Думаем, что сделать яркого к Новому году. Мы будем работать на детскую аудиторию. Но хочется и для взрослых устроить большой новогодний праздник.

— То есть был выбор между «Тартюфом» и «Бесами»?

— Не то чтобы выбор. Мы оба спектакля планировали выпустить. К сожалению, на сегодня «Бесы» никак не вписываются в состояние общества, которое окружает театр. Хочется чего-то полегче. Потому что произведение тяжелое, сложное. Я понимаю, что люди не пойдут сегодня на «Бесов».

— Сколько стоило привезти режиссера Александра Бармана в Тюмень, чтобы он поставил пьесу «Тартюф»?

— Я не могу все коммерческие тайны выдавать. Спектакль обошелся нам в 4,5 миллиона рублей. Но большая часть денег — это декорации и костюмы.

— Про ценообразование на это представление. Люди только вышли на работу. Не завышена ли цена за билеты в размере 1500 рублей?

— Вы знаете, раскупаются в первую очередь дорогие билеты. Есть такое понятие, что в театр ходят счастливые и богатые люди. Это можно воспринимать в прямом и переносном смысле. Богатые — потому что у них есть деньги, либо богатые духовно, и они стараются отложить на поход в театр, потому что для них это важно. Счастливые — потому что они либо не имеют денег и точно так же откладывают, либо потому, что у них куча денег. Статистика, которую мы ведем регулярно, показывает, что в первую очередь покупаются центровые и самые дорогие билеты. Дешевые — в последнюю очередь. Уже под финал продаж. Никто не ходит в театр как в магазин каждый день или раз в неделю. Очень маленькое количество людей — всего 2 тысячи человек — в Тюмени ходит в театр раз в месяц и чаще. Это театральная публика та, которая прямо знает каждое кресло, каждое место, каждого артиста. Для всех остальных это праздник. Что такое 1500 рублей?

— Это примерно десять пачек сигарет.

— Ну вот. Вы сами можете ответить на этот вопрос. Студенты ходят в театр за 200 рублей. У нас специальная акция для них: независимо от формы обучения и образовательного учреждения можно купить билет за 200 рублей в день спектакля.

— Не предусматриваете ли вы такой вариант — приглашать инвесторов для постановок театров?

— Почему? Театр живет не только за счет доходов от продажи билетов. Есть спонсорские деньги, меценаты, которые помогают театру абсолютно безвозмездно. Есть огромное количество компаний, с которыми мы работаем. Рекламные кампании. Есть компании, которые поддерживают нас в производстве спектаклей.

— В своем Instagram вы активно публикуете посты про театр, афиши. И там в спонсорах указан Тюменский драмтеатр. Действительно вам платят за эти публикации?

— Я вам скажу больше. Я веду тот и другой Instagram. Все социальные сети принадлежат нам. Они не театральные, а частные. Так случилось, что в свое время мы завели их самостоятельно. И сегодня моя любая социальная сеть больше является рекламной нежели моей частной жизнью. Во-первых, я достаточно известный человек. Ко мне много людей заходит. Грех было бы не пиарить театр. Не то чтобы театр платит за мои публикации в Instagram. Мы вообще по сути не тратим деньги на продвижение в социальных сетях. Если и тратим, это очень маленькие суммы. Сегодня настолько высока популярность театра, что нам не нужно вкладывать большое количество денег в соцсети. Главное — правильно пользоваться этим инструментом.

— Теперь у меня будет два вопроса, начинающихся с «это правда...» Это правда, что в театре есть квартиры, в одной из которых живете вы?

— Нет, неправда. Здесь нет квартир. Есть условно гостиничные номера для приезжих актеров и режиссеров. Когда приезжает молодой актер, для него есть испытательный срок. Смотрим, как он вольется в коллектив, и селим его на пятом этаже. Человек живет какое-то время. Мы смотрим за ним. Потом даем возможность снимать квартиру, чтобы сразу не тратить на него большие деньги. Когда режиссеры приезжают на короткий срок, они тоже живут в этих номерах, потому что это экономия для театра. Я здесь не живу. У меня есть свой дом, своя семья. Зачем мне жить в театре?

— Это правда, что в 2017-м вы хотели уйти из театра?

— В 2017-м?

— Или какой-то другой год был, когда хотели уйти?

— Нет. Когда тяжело и сложно, тебя могут посещать такие мысли, но я вырос в этом театре. Иногда бывают срывы, и я думаю об этом, но всё быстро проходит. Буквально две минуты. Никуда я не собираюсь уезжать. Тем более что последние практически уже десять лет наша команда руководит театром, и нам это очень интересно. Мы сделали столько, что хочется еще больше создать. Мы добрались до «Золотой маски». Нам не хочется на этом останавливаться. Сегодня очень крутой театр с точки зрения актерского состава и режиссуры и промоушена. Если нам удастся, мы сделаем еще лучше и больше. Будем надеяться, что все будем живы и здоровы. Помешать этому может только коронавирус.

— Про «Новеченто». Как так получилось, что вы получили главную роль. Сами себя пролоббировали?

— Мы получили грант правительства Тюменской области на эту постановку. Еще у меня случился юбилей работы в театре и юбилей в жизни — бенефис. В то время у нас были переговоры с режиссером Сергеем Захариным, и он как-то заикнулся, что хотел бы поставить со мной спектакль. Я — человек, который не рвется на сцену, не бегаю за каждым режиссером и не кричу: «Дайте мне работу». Хватает работы в офисе. Я в свое время так наигрался, что сегодня для меня игра на сцене — это хобби. Просто так совпало. Мне понравилась пьеса. Режиссеру захотелось со мной поработать. Мы никогда не работали как режиссер и артист. Поговорили, родилась идея. Грант не позволял сделать большой спектакль, только малой формы. И я согласился. Потом пожалел 28 раз, потому что очень тяжело репетировать и быть директором всё время. Надо думать о том и другом. Я себя никогда не лоббирую. Честно скажу, мне это уже не так интересно. У меня была очень активная творческая жизнь. Для поддержания формы я считаю, что в театре должен быть играющий тренер. Я должен быть в шкуре артиста, понимать всё, что происходит на сцене. И только тогда актеры будут воспринимать меня как равного. Если я уйду со сцены, расслаблюсь и буду сидеть в кабинете, никогда не буду спускаться вниз с руководящих небес, то потеряю театр. А так я свой среди своих. И мне это очень нравится.

— Что тогда интересно вам сейчас?

— Мне нравится развивать и заниматься продвижением театра.

— Многие хотят сыграть Гамлета. Вы в своей жизни сыграли много ролей. Может быть, у вас есть еще какая-то неисполненная мечта в качестве персонажа?

— Гамлета мне поздно уже играть. Я человек, который не думает о том, чтобы сыграть какую-то роль. В детстве я хотел сыграть Электроника, потому что любил это кино. Потом я мечтал сыграть Треплева в «Чайке» [пьеса Антона Чехова]. Как-то мне доставались всегда роли, о которых я никогда не думал, но они мне очень нравились. За всю мою творческую биографию у меня было достаточно много спектаклей, ролей, я даже сейчас не вспомню. Просто не думаю. Галочки не ставлю. Сегодня я играю роль директора театра. И меня это устраивает.

Пандемия коронавирусной инфекции затронула все сферы жизнедеятельности людей. Пострадали от ограничительных мер в том числе торгово-развлекательные центры. Почитайте наше интервью с управляющим ТРЦ «Тюмень Сити Молл» Сергеем Гусевым о последствиях пандемии и денежных потерях.