Тюменки готовы ломать ребра ради узкой талии. Пластический хирург — о том, почему лучшая операция — не сделанная

Алексей Нуриев — тюменский хирург высшей категории. Он спасает и делает людей красивыми уже более двадцати лет. Как он стал пластическим хирургом после профессионального выгорания? Как делается самая модная сейчас операция среди молодых людей — спортивный животик? И приходилось ли ему исправлять ошибки за другими врачами? Об этом с хирургом поговорила Юлия Мальцева.

— Как вы пришли в медицину?

— У меня двое детей — сыновья. И я всегда говорю, что я для них очень плохой пример. Потому что самое важное, что должен сделать человек в своей жизни, — это принять правильное решение, сделать правильный выбор. У меня никогда такого выбора не было. Я с 4-х лет знал, кем буду. Всё мое детство и юношество было направлено на то, чтобы поступить в медицинский институт. Я еще букву «р» не выговаривал, и потому говорил: «Хочу стать хилургом». Маму это всегда смешило. Ну и всё — с первых курсов я бегал по больницам, которые дежурили по экстренной хирургии. Прицепился там к врачу Игорю Викторовичу Редикульцеву, который меня всему и учил. И с 1998-го года окончил клиническую ординатуру и пришел работать в «Нефтяник». Ужас, 23 года прошло!

— К таким и надо врачам идти. С таким опытом! «А не к таким, кто учился на айтишника, а потом прошел курсы и оперирует людей», — послышался голос из другой стороны комнаты.

— Кстати, необязательно. Я знаю один пример, когда человек кардинально изменил свою жизнь, побежал в мединститут за девушкой, в которую влюбился. Потом, правда, всё же вернулся в айти-технологии. Хотя выучился на прекрасного ЛОРа. Человек с потрясающим техническим уровнем знаний.

— Врач — это призвание, дар? Или на него можно просто выучиться и успешно работать?

— Безусловно, можно. Почему человека можно обучить какому-то ремеслу? Это по сути повторение того, что он увидел. И большинству врачей становятся лучшей или худшей копией своего наставника. Очень немногим удается выйти из этого гнета и найти самого себя.

— Помните свою первую операцию?

— Помню ли я свою первую операцию? Конечно, это же как первая любовь в детском садике (смеется). Это была традиционная аппендэктомия — удаление воспаленного червеобразного отростка. А самая сложная запоминающаяся — пациентка с гигантской грыжей после операции. Грыжа занимала всю среднюю переднюю линию брюшной стенки. Ширина дефекта составляла 22 сантиметра. У женщины был дефект, который невозможно было ушить, нужно было сделать очень много серьезных манипуляций с брюшной стенкой. Операция шла 11 часов. До сих пор не понимаю, как пациентка жила и у нее не было кишечной непроходимости. Организм — невероятно универсальная шутка. Он подстраивается, пытается самостоятельно бороться с болезнью.

— Страшно было?

— Ну, слушайте, если кто-нибудь из опытных докторов когда-нибудь скажет, что ему не было страшно и с первого дня в хирургии, как рыба в воде себя чувствовал, знайте: это вранье. Я до сих пор волнуюсь перед операцией. Мысленно я переживаю каждый раз. Многие думают, что это рутина для нас. Да, это рутина: перед тобой лежит пациент, он — в наркозе. Один сменяет другого. Но это же человек, он-то не хочет, чтобы про него думали как о предмете.

— А пластической хирургией вы как давно занимаетесь?

— Пластическая хирургия пришла в мою жизнь. Мне просто в какой-то момент стало это интересно. Я понял, что надо куда-то двигаться. Я всегда восхищаюсь врачами, которые не теряют интерес к своему делу, у них всё так же горят глаза. Понятие «профессиональное выгорание» — страшное. Человек любой профессии может устать. Ему может это всё, чему он посвятил долгие годы, в какой-то момент резко надоесть. Но одно дело — устать и сказать себе: «Всё, я больше так не хочу» — и уйти. И совсем другое, когда человек много работает, работает, работает и перестает получать удовольствие, но вместо того, чтобы уйти, пробует поменять направление. Это моя история. Так из общего хирурга я стал еще и пластическим. Мои коллеги-хирурги до сих пор удивляются, как мне удается это всё объединять.

— У кого вы учились пластической хирургии?

— Мой главный профессиональный друг в пластической хирургии — доктор Казбек Кудзаев. Я у него учился во Владикавказе. Он придумал и ввел в обиход методику формирования узкой талии. До этого всем известная методика предполагала удаление трех пар ребер. Это очень травматичная операция. А Казбек Кудзаев, будучи травматологом, придумал, как сделать узкую талию без удаления ребер. Его методика предполагает надлом ребра и изменения его угла. За счет этого меняется и контур нижней части грудной клетки, а соответственно, и талия. У него я учился не только формировать узкую талию, но и делать пластику лица. И многое другое.

— Почему вы решили научиться делать людям узкую талию? Это актуально сейчас и пользуется спросом в Тюмени?

— Люди идут оперироваться не в клинику, а к врачу. И я по такому же принципу попал к Казбеку Кудзаеву, мне было интересно узнать, каким он видит себя в медицине, как относится к операциям и так далее. Я целенаправленно ехал не учиться делать узкую талию, а увидеть, как работает хирург.

— Хм. А пользуется в Тюмени спросом эта операция? Насколько узкую талию можно сделать? Как у Кэти Юнг (установила рекорд Гиннесса: ее талия — всего 38,1 сантиметра) можно?

— Нет, тут важно не обещать пациентке, какой будет талия после операции. Потому что всё индивидуально. Как она делается. На ребре делается насечка, потом производится доламывание ребра, то есть мы касаемся задней поверхности — по спине. Только задней части ребра. Остальная его часть сама надломится по типу перелома зеленой веточки. То есть цельного перелома нет (костные фрагменты друг от друга не отходят), после этого производится фиксация в корсет. Далее зона надлома срастается и изменяется угол расположения ребра. А мягкие ткани всегда повторяют контур плотных тканей, то есть костей. Так изменяется талия.

— Интересно. А если девушка со временем полнеет? Узкая талия за счет надлома ребер остается на месте?

— Это уже ответственность пациентов. У всего есть здравый смысл и определенная последовательность действий. У меня пациентки и рожали после пластических операций, всё нормально. Просто всегда возникает вопрос — а зачем тогда? Зачем делать операцию и потом всё портить и вновь возвращаться к хирургу?

— Некоторые врачи в своих Instagram говорят, что могут уменьшить талию с помощью корсетов и без удаления ребер. Это маркетинг или такая методика тоже существует?

— Невозможно просто затянуться и уменьшить себе талию. В корсете можно уменьшить талию только в процессе ношения корсета. Но как только он снимается, то всё. Это 18 век, извините. Костные структуры не могут быть зафиксированы по-другому, кроме как их зафиксировала природа. Мы же вызываем патологические изменения в костях для нового контура. Это патология! Мы ломаем кость!

— То есть уменьшить талию можно, только сломав ребра?

— Да, безусловно. Либо удалив, либо сломав. Всё остальное — маркетинг.

— А приходилось исправлять ошибки других хирургов? Когда пациенты оставались недовольны результатом после пластики?

— У меня есть правило: я никогда не обсуждаю, что говорят или делают другие врачи, и дело даже не в корпоративной этике. Дело в том, что я не знаю, что имел в виду, когда что-либо говорил или делал врач. Я вам больше скажу: мне приходилось исправлять собственные ошибки. Разные ситуации бывают. Где-то пациентку не устроил рубец. Бывает, меня не устраивает результат. Пациенты приходят на контрольные приемы через год-два, а я смотрю, и мне не нравится. Допустим, ширина или качество рубца. На меня девочка-пациентка смотрит удивленно и говорит: «Да всё нормально». Что касается работы коллег. Когда ко мне приходят пациенты и показывают какие-то дефекты после операций других врачей, я не смотрю на это как на ошибку коллеги. Я смотрю на это, как на отдельно взятую проблему, которую нужно исправить. Как на диагноз.

— С какими запросами к вам как к пластическому хирургу приходят пациенты?

— С разными. Часто — по поводу ожирения, в ситуации, когда человек не может бороться с лишним весом. И увы, нужен хирург. И где-то 50% моего времени занимает пластика. Чаще всего я делаю такие операции, как абдоминопластика (пластика живота), липосакция (это делается не для похудения, говорю сразу), очень модное направление липоскульптурирование — «спортивный живот». Мы формируем живот — делаем кубики, искусственные ямочки там, где они должны быть. Как мы это делаем? Во время разметки отмечаем, где располагаются мышцы, где линии должны быть более ярко выраженные, а где будут кубики. Эта операция очень востребованная.

— Как это — липосакция не для похудения?

— Когда ко мне приходят и говорят: «Уберите-ка, мне жир тут, тут и тут», я разворачиваю их и говорю: «До свидания!» Липосакция — не способ борьбы с ожирением. Это способ изменения контура тела в том месте, где пациент уже ничего не может сделать. Вот она ходит-ходит в спортзал, она всё делает, но ничего не выходит. Почему не получается? Есть жировая клетчатка, которая уже не уходит. Либо возраст пациента сыграл роль.

— Так, вернемся к спортивному животу. Он навсегда? Не надо делать упражнений, чтобы красоваться с прессом?

— В общем-то да. Если девчонки придерживаются всех рекомендаций и не поправляются.

— А сколько примерно клиентов к вам приходит за спортивным животом?

— Каждую неделю такие операции делаю. Посчитать прямо сейчас не смогу. Также часто делаем пластику лица, груди.

— В каком возрасте чаще к вам приходят женщины на пластику?

— Лучшая операция — не сделанная. Это, наверное, удивит других хирургов. Но я придерживаюсь такого мнения. И для меня возраст никогда не был показателем. Приходят люди разного возраста. На подтяжку лица — и в 40, и в 45. За новой грудью — и совсем молоденькие. Но я сразу им говорю: пока не рожали, не вздумайте что-либо делать с грудью. Я понимаю, что чем раньше начала женщина корректировать свою внешность, тем сложнее это будет потом исправлять. То есть если молоденькая девушка начинает что-то со своим лицом вытворять в 30 лет, то в 45 или в 50 хирург уже не добьется того результата, который можно было бы добиться первичной операцией. Но это мое мнение!

— Как вы относитесь к молоденьким пациенткам, которые хотят изменить свою внешность? Сейчас, кажется, пластика стала более доступной, чем раньше. Девушек порой даже обвиняют в том, что они похожи друг на друга: большие губы, узкий носик, ярко выраженные скулы.

— Мне очень близка идея ни в коем случае не терять свое врачебное лицо. Мы ответственны за результат. И если мы делаем результат, и он не эстетичный, то за него мы несем ответственность не меньше, чем желающий достичь такого результата пациент. Скажу по-другому: если ко мне пришла пациентка с правильными, хорошими природными формами, но внезапно заявляет мне, что хочет увеличить грудь со своего третьего на пятой размер... У меня была такая пациентка. Я спросил у нее: «Для кого вы это делаете?» Оказалось, что для мужчины. Я тогда продолжил выяснять: «А если у вас появится кто-то еще, для него тоже будете грудь переделывать?» А у девушки потрясающие природные данные. Я ей отказал, потому что понимал: ей этого не нужно. Но она всё-таки сделала операцию. А через год пришла ко мне со слезами, потому что у нее болят спина и шея. Природа-то ее наградила тем, что она может носить. Я не против пластики как таковой. Она помогает исправить изъяны, изменить человека в плане самооценки. Но когда речь идет о запросе чего-то сверх, когда пациент собирается своими желаниями испортить внешность, и я как хирург это понимаю, то мне не нравится. Я за то, чтобы всё было правильно, красиво и приближенно к физиологии. Другое дело, когда ко мне приходят женщины с ассиметричной грудью или после родов.

— Раз уж говорим о сделанной груди. А приходилось развенчивать мифы? Типа силиконовая грудь вызывает рак или может взорваться во время полета в самолете?

— Да, у пациентов много страхов. Например, что при изменении давления имплант лопнет или что при беременности он сместится. Но если первое — миф. То второй страх — не миф. Опасность такая действительно есть. Еще один популярный миф: установил силикон — будет рак. Это неправда. Мифы не только про грудь существуют. Некоторые верят, что из-за блефаропластики (операция по изменению формы века) можно ослепнуть. Это неправда: операция никак не влияет на зрение. Мы не работаем непосредственно с глазом. Мы работаем с мягкими тканями.

— А есть какое-то «ТО» («техническое обслуживание») у пациентов? Приходят ли они к вам потом, чтобы показать последствия операции?

— Безусловно. Пациент обязательно проходит определенный спектр диагностического обследования. Желательно раз в год-два, особенно если девушка сделала грудь. Ей надо посещать маммолога, проходить МРТ. С нее операция не снимает ответственности за свое здоровье. Я всегда пациентам говорю: «Я ваш лечащий врач до тех пор, пока жив». С моей точки зрения, это правильно.

— Говорят, что, сделав пластику однажды, потом не можешь остановиться. Как с татуировками! Это правда?

— Я очень часто останавливаю пациентов. Мы на первой консультации сразу обсуждаем, что можем сделать. Определяем желание пациентки и наши возможности. А по поводу цепной реакции — это плохая штука. Есть девчонки, которые слетают с катушки. Но я их стараюсь остановить. Иногда пациентки просят за один раз провести несколько операций. Например, сделать грудь и живот. Мы такое можем делать, но другой вопрос — зачем?

— А сами пациентки объясняют свое желание так сильно измениться?

— Нет. Ни разу пациентки мне не говорили, что цель операции — измениться. Преобразиться — да. Я видел пациентов, которые приходили к хирургам, чтобы хоть что-то сделать с собой, чтобы что-то поменять в жизни. Это от безысходности. Но это история не про пластику и эстетический результат. У людей совсем другие проблемы, которые они почему-то подумали решить таким образом.

— Пациентки ни разу не приходили после операций и не рассказывали, как круто их жизнь изменилась после? Или это всё пустые надежды?

— Есть несколько девчонок, которые стали исключением из правил. Я всегда отговаривал и буду отговаривать девчонок от операции на грудь, если они еще не рожали. Я буду бороться, объяснять. Постараюсь сделать так, чтобы она сначала родила. Чтобы молочная железа выполнила свой функционал. Но была ситуация, когда девочка садилась передо мной и говорила: «Да я никогда не буду иметь никакой личной жизни, если я буду такой». И вот я сидел, долго объяснял, рисовал, показывал. Но ее комплекс не удалось сломать. Я принял это и сделал ей операцию. Как там судьба, не знаю, но комплексы она поборола. Подобные истории были и с другими пациентками. Они в итоге повыходили замуж и думают, что помогла им в этом грудь.

— А кто чаще приходит к вам на пластику?

— Я не люблю делать операции мужчинам. В основном женщин оперирую. Многие смеются надо мной, потому что мужчины сейчас очень активно начинают ходить по косметологам и пластическим хирургам, а я нахожу причины, чтобы отказать. Этому нет каких-то объяснений, просто личный бзик.

— Скажите, за эти годы работы врачом у вас случилась профдеформация? Знаете, например, пожарный, заходя в незнакомое здание, сразу обращает внимание на план эвакуации, есть ли сигнализация и так далее. И думаю, такое у каждого представителя профессий случается. Вы как врач, оказываясь на пляже, например, смотрите на людей как на потенциальных пациентов? Видите, что им было бы круто подправить?

— Знаете, я стараюсь обращать внимание на людей. Но не как врач. Я вижу, когда кому-то плохо, и могу предложить помощь. Но что касается изъянов во внешности, то нет. Это, наверное, не очень прилично. Но во всём есть контекст. Если контекст ситуации позволяет завести разговор, если есть какой-то серьезный повод, то я бы сказал. Но очень осторожно и тактично. У меня было подобное. Но речь шла не о пластике, а о классической хирургии — какой-нибудь грыже и новообразовании. Но с точки зрения эстетического восприятия человека, я думаю, такое предлагать неправильно. Другое дело, когда человек сам ко мне пришел за консультацией. Там уже мы в статусе «врач — пациент».

— А есть еще у вас какие-то профессиональные принципы?

— Я не делаю два вида операций: ринопластику (операция на нос) и интимную пластику.

— Почему?

— Я считаю, что ринопластикой должны заниматься либо лор-врачи, либо пластические хирурги, которые вышли из лор-врачей. А интимная пластика — это то, что должны делать гинекологи. Это моя позиция, ее я не навязываю.

...И в дверь кабинета постучали. Это был очередной пациент, который пришел на консультацию к Алексею Нуриеву. Наша беседа прервалась. Врачу нужно было начинать прием.

Нашим читателям Алексей Нуриев может быть знаком по доброй истории, когда незнакомец спас женщину на улице. Тюменка Лина Гриценюк подъезжала на машине к торговому центру «Галерея Вояж», когда почувствовала резкую боль в груди. Она смогла удержать управление и припарковаться, после чего обратилась за помощью к тюменцам в соседнем авто. Мужчина оказался врачом — Алексеем Нуриевым. Это и спасло тюменку.

О пластических предпочтениях тюменцев мы писали и раньше. Например, мода на пышные губы уже стала антитрендом. А попытки женщин сделать себе красивые ягодицы иногда заканчиваются плохо. Один из других пластических хирургов рассказал, как выкачивал из пациентки дешевый вазелин.