«Я буду прикована к больнице». Тюменка похоронила ребенка и сама оказалась безнадежно больна — ее исповедь

За один год жизнь тюменки Екатерины Козиной резко изменилась. В 25 лет она похоронила сына, родила дочку с тяжелым заболеванием и лишилась бизнеса. Девушке пришлось каждый месяц возить ребенка по больницам и параллельно всеми силами пытаться заработать — она ездила по родному селу и подстригала людей. «Один рыбак местный принес нам мешок ершей, они были с икрой, мы их ели половину лета», — вспоминает Екатерина.

Когда жизнь начала налаживаться, тюменка узнала, что сама тяжело больна. Всю оставшуюся жизнь женщина будет вынуждена ходить на диализ. Как сильная Екатерина пережила все трудности и как справляется с ними сейчас, она рассказала нам. Публикуем историю от первого лица.

В 2015 году мне было 25 лет. Я была беременна двойней: мальчик и девочка. На 26-й неделе беременности я почувствовала себя плохо. Позвонила мужу, села сама за руль автомобиля и поехала в больницу города Тобольска. Приехала, отсидела в очереди в приемное отделение порядка двух часов. Как только я попала на прием, было всё как в страшном сне.

Медицинская сестра, измерив у меня давление, нажала на какую-то кнопку, и я услышала сирену. Мое давление было 220/160. Меня посадили в инвалидную коляску и повезли в реанимацию. Я не понимала, что происходит и почему все смотрят на меня так жалостливо. Меня подключили к капельницам и приказали не шевелиться.

Пришел врач и сказал: «Опасная ситуация, нужно тебя оперировать. Мальчик в животе лежит на девочке поперек. У девочки почти оторвалась пуповина. Угроза жизни матери, мы должны первым делом спасать тебя. После этих слов у меня в голове было много вопросов: «За что? Почему это происходит со мной? И что будет с детьми?».

Я отказалась от операции в Тобольске. На меня кричало всё отделение. Но я знала, что у них нет таких аппаратов. Они не смогут подключить моих детей и смерти им не избежать. Я просила отправить меня в Тюмень. Они сутки еще думали, что со мной делать. Но я была решительно настроена: если не увезете на реанимацию, то я напишу отказную и уеду сама! На следующий день меня загрузили в реанимационный автомобиль. Всю дорогу с сиренами везли до Тюмени. Бедная медсестра, которая меня сопровождала, была напугана. Я думаю, она всю дорогу молилась, чтоб меня успели довезти.

Меня привезли в Тюмень, выгрузили на каталке в коридоре какой-то больницы, сунули мне карту в руки и быстро уехали. Я лежала в полной тишине и тихонько плакала. Кто-то подошел ко мне, взял за руку и сказала: «Не бойся, моя милая, всё будет хорошо». После этих слов я разрыдалась на всё отделение. Это была бабушка. Она погладила меня по голове и прошептала: «Тише, тише. Поезжай с богом». Меня сразу привезли в операционную. Прокесарили. Детей унесли. Ничего не сказали.

Трое суток я была в бессознательном состоянии. Я приходила в себя и опять отключалась. Не понимала, где я нахожусь. Каждый раз, когда я открывала глаза, видела свет монитора, который отсвечивал красным сзади меня, а врачи говорили: «Она не выкарабкается».

На четвертые сутки в реанимации я проснулась от того, что кто-то мне в лицо что-то брызжет. Я открыла глаза и вижу такую картину: двое врачей держат моего мужа, в руках у него банка с какой-то водой. Он с этой банки пытается меня облить и орет на всё отделение: «Катька, вставай, ты че удумала? Вставай, я тебе говорю». И тут меня как вернуло в сознание. Я сама себя начала доставать с того света. Семь дней я пролежала в реанимации, заново училась ходить. Потом меня перевели в палату.

Меня ждал непростой разговор. Мужа пустили в палату. Он всё знал про детей. И тут он мне сказал, что мальчик умер на второй день. Он весил 960 граммов, а девочка — 520 граммов. Назвали ее Влада. Больше я не могла находиться в этой больнице. Каждый день там поздравляли девушек с рождением детей. Мне тяжело было слушать это. Я написала отказ от госпитализации. И мы уехали на съемную квартиру. Я сутки молчала.

Влада лежала в отделении патологии новорожденных. Она лежала под колбой, и трубочка, через которую поступал кислород, была около носа. Когда открывала эту колбу, то синел носогубный треугольник. Мне предложили сразу от нее отказаться. Сказали, что на попечении государства ей будет лучше. Но у меня даже мысли не возникало ее оставить.

Сказали, что у Влады может случиться синдром внезапной смерти. Я дома три дня и три ночи смотрела и проверяла, дышит или нет. Полгода мы прожили на съемной квартире. Денег не хватало. Владе нужен был «Пульмикорт» каждый день. Она дышала им. Инвалидность из врачей мне никто не предлагал оформлять. Да и у меня стоял какой-то блок на слово «инвалид». Я не хотела оформлять, не хотела даже думать, что мой ребенок инвалид.

На тот момент, когда случилась наша семейная трагедия, мы работали на трассе возле поселка. Я на кухне: готовила пирожки, борщи, котлетки. И вот звонят нам работники с трассы и говорят, что всё горит. Приехала на трассу. Вышла с машины, посмотрела на это пепелище. Работники сидели на каких-то ведрах в сторонке, все черные. На меня напал дикий смех, я не могла остановиться: смеялась и плакала. Мы потеряли всё: две грузовых машины, четыре электростанции и весь товар. У нас остались машина, квартира и недостроенный дом. Работы уже не было.

Мы переехали в недостроенный дом, старшую дочь Василису отправили к бабушке жить. Я достала свои запылившиеся ножницы, села на велосипед и ездила по квартирам, подстригала людей. Денег не было от слова совсем. Один рыбак местный принес нам мешок ершей. Они были с икрой и мы их ели половину лета.

Уже позже, через полгода, мы приехали в дом. Муж мне сделал комнатку, и я подстригала. Старшая дочь сидела с Владой. Муж на подработках. Когда доделали в доме зал, заняли денег у знакомых, заказали диваны через интернет и открыли мебельный магазин. В зале 6 на 12 стояло 5 диванов. Я думала, что мы их никогда не продадим. Но мебельного не было в нашем поселке. Мы не прогадали. Через 3 месяца мы заказывали диваны фурами. Их было настолько много, что ночевали они иногда на парковке. Потому что не вмещались. Продавалась мебель, я продолжала подстригать людей.

В 2 года у Влады случился первый приступ эпилепсии. Вызвали скорую. Влада не реагировала. Головку запрокинула и еле дышала. Мы думали, что она умирает. Потом много раз мы платно ездили в Тюмень. Приступы случались один раз в три месяца. На одном из приемов Владе сказали, что нужно срочно делать операцию, у нее подвывихи тазобедренных суставов (часто бывает у детей с ДЦП из-за спастики). Я вышла с приема и просто рыдала навзрыд.

Я села в интернет и начала искать лучшую клинику в России против детской эпилепсии. Там нам прописали две таблетки — всё прошло. Ремиссия должна быть не менее полгода.

Назначили день операции на ножки. Сначала правую ножку, через восемь месяцев мы сделали вторую. Череда операций, бесконечный плач Влады, работа, домашние хлопоты сделали свое дело. Мы с мужем на стадии развода. Он уезжает в очередной рейс, я устраиваю распродажу в мебельном, забираю детей и ухожу к маме. Полгода мы не общаемся. Он покупает столы и барную стойку, собирается из мебельного делать пивную, а я ищу повара по роллам. Помирились и получилась у нас пивная.

Заказов настолько много, что мы не успеваем ничего. А я научилась сама делать роллы.

В 2020 году мне поставили диагноз «хронический гломерулонефрит» и сразу дали вторую группу инвалидности. Обратного пути нет — почки не вылечить, всё идет к полному отказу и меня ждет диализ. Я буду прикована к больнице. Это объясняет мое высокое давление при беременности и что Влада родилась недоношенной.

Принимаем решение — переезжать в Тюмень. Владе сделали ножки, 3 дня назад нам сняли статус паллиативного ребенка. Это значит, не всё так безнадежно и когда-нибудь Влада пойдет. А сейчас нас ждут реабилитации. Я верю в своего ребенка.

Еще одной из мам, чьи дети родились с аномально низким весом, стала тюменка Светлана. Она честно и без прикрас рассказала, через что ей пришлось пройти.