«Не девичье это дело — бизнесом заниматься». Глава тюменского холдинга «Автоград» — про счастье и бизнес на машинах в 90-е

Последние несколько лет российский автобизнес переживает сильные потрясения: санкции, уход западных компаний, перестраивание логистических цепочек. Всё больше и больше появляется китайских машин. Редакция 72.RU поговорила с президентом тюменского холдинга «Автоград» Алексеем Салминым о том, что происходит на авторынке, какие машины теперь покупают и почему потребителю не страшна высокая процентная ставка по кредитам. Но это только одна часть нашей беседы. Салмин еще депутат Тюменской областной думы, развивает свои общественные проекты и является жестким сторонником патриархального строя. Эти темы мы тоже затронули: зачем ему депутатство, почему женщинам не место в бизнесе и в чём их счастье.

— Давайте начнем с актуального. Что происходит с автомобильным рынком сегодня? Какие машины есть в Тюмени и к каким придется привыкнуть?

— В 2024 году российский автомобильный рынок растет по отношению к 2023 году. По показателям — около 60%. По Тюмени мы повторяем тенденцию.

— Но ведь была низкая база? Из-за нее?

— Она была в 2022 году. В 2023 году более или менее всё стабилизировалось. На этот год прогноз достаточно неплохой. Сейчас мы говорим о восстановлении рынка.

— Для тех, кто не понимает, какой это рынок, какие есть автомобили и что будет дальше?

— Как ни странно, рынок покупателя, но растущий. Сейчас изобилует предложение. Количество автомобилей в сравнении с 2022 годом увеличилось как на первичном, так и на вторичном рынке.

В 2022 году на падающем рынке у нас был дефицит машин. В 2023 году наступила стабилизация. В этом году предложений больше, чем спроса. Но при этом рынок растущий.

— Откуда у людей деньги на автомобили?

— В государственной системе много денег. Они не просто где-то аккумулированы, а работают в экономике. Есть предприятия, где работают люди и зарабатывают деньги. Мы видим рост заработной платы. Он очевиден. Денежная масса вываливается на население. Несмотря на большой заемный процент, люди берут кредиты.

— Их не пугает процентная ставка?

— Парадоксальная вещь, но пока нет. Я не берусь залезать в голову конкретного покупателя, а просто оперирую статистикой. Инфляционный процесс. Люди при покупке машины рассчитывают, что завтра она подорожает, и готовы принести своих 50% денег и столько же занять.

— Если мы берем расчеты, то получается, что автокредит для семьи даже с 50% вложением, будет равен примерно средней зарплате по Тюмени.

— Немножко не так. Человек берет заемные деньги, и практика жизни старых периодов показывает, что инфляционные ожидания и накрутки выровняют этот процент. Поэтому люди живут, исходя из этого.

— Инфляция потом всё покроет?

— Да.

— На чём сейчас строится экономика вашего холдинга? По прибыли, доходности.

— У нас четыре ноги. От продаж мы зарабатываем какие-то копейки, небольшие. Сервис с учетом запасных частей приносит доход — это два в одном. Еще у нас есть кузовное производство. И четвертое — автомобили с пробегом.

— Вторичный рынок авто — самый большой?

— Он больше с точки зрения емкостных показателей — количество продаваемых автомобилей. С точки зрения заработка — нет.

— Что с элитными автомобилями?

— Рынок есть. Но он сезонно колеблется.

— О каких автомобилях идет речь?

— Те машины, которые дороже десяти миллионов рублей. Среди новых предложений у нас есть Hongqi, электрические автомобили Evolute.

И хотя европейские компании отказались от официального импорта, но традиционные премиальные бренды всё еще доступны только по параллельному импорту (серой схеме). Люди садятся на б/у, но с небольшими пробегами.

Понятно, что, говоря про параллельный импорт, там цена уже не 10 миллионов рублей. Речь про другие цифры — наверное, 12–15 миллионов рублей будет составлять низ. Например, BMW 3, Mercedes-Benz S-Class и так далее. Диапазон цен может доходить до 40 миллионов рублей.

— Клиенты есть за 40 миллионов рублей?

— Да, покупают.

— Что это за люди?

— В первую очередь, строители: предпринимательский состав, топ-менеджеры. Другие бизнесмены — не только строители — тоже покупают. Деньги в экономике есть. Премиальное авто пользуется спросом. Его покупают топ-менеджеры и бизнесмены.

— Говоря про автомобили премиум-класса, вы упомянули китайские автомобили. А Jaguar, Alfa Romeo уже не покупают?

— Покупают по параллельному импорту.

— Но больше акцент теперь на китайских автомобилях?

— Скажем так, премиальный сегмент китайского рынка пока себя чувствует не совсем уверенно. Клиент премиальных автомобилей присматривается к китайцам, пробует, тестирует и уже потихоньку начинает приобретать.

— А на чём ездите вы?

— Что продаю, на том и езжу.

— У вас был Jaguar.

— За всю жизнь у меня было много машин. Сейчас езжу на Rangе Rover. И то она служебная.

— А супруга?

— Тоже на Rangе Rover.

— Учитывая санкции, как вы ее ремонтируете?

— В этом плане мы по сервису не сильно проваливаемся. Мы ремонтируем машины, которые продавали в свое время, их обслуживание продолжается независимо ни от чего. Все свои обязательства выполняем.

— В вашем же портфеле были компании и автомобили, представители которых ушли из российского бизнеса…

— Условно ушли.

— У вас с ними до сих пор есть какие-то договоренности?

— Техническую поддержку они осуществляют в большей или меньшей мере. Вот так скажем.

— Как вы вообще относитесь к серому рынку, который сегодня создан в России с автомобилями?

— Это неизбежность, под которую мы подстраиваемся.

— Столько десятилетий в России предприниматели выстраивали белые отношения с зарубежными компаниями, чтобы каждая машина находилась под учетом.

— У нас появился пул автомобилей, который начал заменять старые. Мы видим, что клиенты пересаживаются на китайские машины в премиальном сегменте. Не с такой скоростью, как мы бы хотели, но пересаживаются. Машины неплохие сами по себе. Особенно электрички (электрокары). Китайцы по ним номер один в мире.

— А законодательных коллизий тут нет?

— Нет. Были введены ограничительные действия с 1 апреля. Сегодня по параллельному импорту пригнать машину становится накладно. Я думаю, что рынок адаптируется. Сами китайцы быстро меняются. Они могут предложить нашему избалованному клиенту достойный продукт, соответствующий их ожиданиям. Ну а тот, кто пользовался лакшери, ездил на Rangе Rover за 25 миллионов рублей, будет на нем ездить и покупать такой автомобиль. Он к нему привык и менять свои предпочтения не будет.

— Когда началась спецоперация, многие компании, в том числе автомобильные, заявили об уходе из российского рынка. Как вас в тот период времени выстраивались с ними взаимоотношения?

— Они не хотели уходить и до сих пор мечтают вернуться на наш рынок. Потому что бизнес — вне политики. Но на них происходит давление. Понятно, что макароники оказались слабыми. Я про Макрона [Эмманюэля, президента Франции] говорю. Потому что он по большому счету продавил уход Renault. Но Renault сам по себе не хотел уходить, потому что здесь компания вложила много денег и их машины хорошо рынком были восприняты.

Бесспорно, так или иначе они будут возвращаться. СВО рано или поздно закончится. Но им будет намного сложнее заходить, потому что люди будут привыкать к китайцам, и китайцы будут занимать львиную долю рынка. В перспективе, да, откат какой-то будет, но не в той мере, как было.

— Вы говорите про привыкание к новым автомобилям, которые заходят. Почему тюменцы и россияне не могут привыкнуть к российскому автопрому?

— Кто вам сказал, что они не могут привыкнуть? В своем сегменте это очень востребованная машина.

— Но цены на эти машины значительно повысились

— В любом случае цифра — это неумолимая вещь. ВАЗ сегодня покупают, он пользуется спросом. По соотношению цена — качество машина очень хорошая.

У меня дочь ездит на Lada XRay. Мы покупали ей этот автомобиль три года назад. Там движок Nissan стоит, раздатка Renault. Полный фарш с точки зрения комплектации. Сейчас это всё адаптируется на российское. Отчасти могут быть китайские комплектующие. Сам факт того, какого качества добились, говорит о менталитете самого производителя. Наш российский автопром подтягивается.

— Почему вы дочери купили такой автомобиль?

—  Это хороший вариант для начинающего автомобилиста.

— А почему вы не ездите на российских?

— Я в свое время отъездил, поэтому пришло их время. Чем раньше девочку посадишь за руль, тем лучше. Если пацаны, условно говоря, в мозгу переживают и смотрят, как машина двигается с раннего детства, его садишь в первый раз за руль — и поехал, то пока девчонку не посадишь, она не будет думать ни о дорожном движении, ни об элементах управления.

— Вы сторонник того, чтобы молодым людям, в том числе вашим дочерям, сначала надо поездить на российском автопроме?

—  Конечно, конечно.

Здесь был еще один вопрос, но ответ на него Салмин попросил убрать в ходе согласования интервью.

— Разве самый крупный владелец автохолдинга Тюменской области не обеспечит своих детей?

— Зачем? Дочери должны быть готовы жить на деньги мужа. Какой-то минимум старта, понятно, должен быть, а всё остальное — самостоятельно.

— У них есть интерес к вашему бизнесу и вхождению в него?

— Интерес, может быть, и есть, но делать им здесь нечего. Не девичье это дело — бизнесом заниматься. Это мое предубеждение. Спорно-не спорно, но я на каждом углу говорю, что девочка не может быть вне семьи счастлива на работе.

Мы можем привести в пример Сергея Королева. Работа у него занимала 90%, а семья — 10%. Она страдала, фактор ущербности был. Но это — Королев, и он был счастлив. Приведите мне хотя бы один пример, где женщина положила на алтарь какого-то дела семью и осталась счастлива. Я таких примеров не знаю.

Поэтому пускай лучше устраивают отношения со своими благоверными, рожают детей. А там уже сами решат.

— А внутри семьи ваши тезисы поддерживается? Дочерями, например.

— Ну, если не поддерживается, дальше-то что?

— У вас, может быть, есть какие-то дискуссии по этому поводу?

— Да нет, никаких. Они хорошо информированы. Я в этом плане старшей, средней и младшей давно уже всё рассказал. Они всё прекрасно понимают.

Если возьмем первую сотню бизнес-вумен и популярных артисток, проведем анализ, то увидим, что у них на семейном фронте творится. Там всё очень плохо.

— Вы предполагаете, что женщина, занимающаяся бизнесом, параллельно с этим имеет проблемы в семье?

— Сами женщины, кому за 50 лет, это говорят. Они, общаясь со студентками, наставляют: «Девочки, сначала семью создайте, детей нарожайте, а потом уже думайте о бизнесе. В противном случае, вы там подпрыгнете, и первая транзакция у вас окончится очень сложно».

Я — прагмат, да. Статистика — это неумолимая вещь. Просто берешь и говоришь. Не может девочка быть счастлива в бизнесе, если у нее не будет семьи. Мужчина может быть, женщина — нет.

— А мужчина почему?

— Я же привел пример Королева. Сталин, Царь Александр III — лидеры, которые занимались делом. Так устроена природа вещей: мужчина — для дела, женщина — для семьи.

Один мудрец как-то сказал: «Мужчина рожден для двух ипостась: быть рабом государства либо быть рабом семьи». Но я добавляю, что какая-то миксовая вещь может быть. То есть ты для общего дела и для семьи.

— Вы в большей степени раб какой из этих структур?

— Я посередке. Везде успеваю. Стараюсь балансировать. Но больше всё равно, наверное, к семье. Я не готов пожертвовать семьей ради идей и прочего. Семья — главнее. Поэтому, наверное, я больше туда.

— Когда вы начинали бизнес в 90-ые, было так же?

— Всегда было так.

— А как тогда можно было успеть и построить бизнес, и заводить семью?

— Это и есть семья. Это и есть фактор мотивации. Нужно обеспечивать жену и детей. Отсюда мотивация, чтобы двигаться, работать.

— А сейчас в чем ваша мотивация? Вероятно, за эти 30 лет вы накопили достаточно капитала, чтобы не заниматься бизнесом и обеспечить одно-два поколения.

— Обязательства, которые существуют в бизнесе. Это ведь не игрушки. Не акции, которыми играешься на бирже и можешь в любой момент скинуть.

Привязан к людям. Связи эти важны как для меня, так и для других. Я в их жизни как сцепляющее звено. Бизнес не отпускает. С одной стороны, это хорошо — свободен. С другой — плохо, потому что не свободен.

— В каком плане не свободны?

— Я не могу сейчас просто взять и поехать жить в теплые страны. И забегать на пять минут посмотреть, что творится в бизнесе. Это иллюзия.

Есть общественная работа. Она мне интересна. Я не скрою. Ну и определенная внутренняя потребность есть — поменять что-то в жизни так, как я вижу.

Чем бизнесмен хорош? С одной стороны, ты завязан на бизнесе — ты не свободен. Он держит тебя все 24 часа в сутки. С другой стороны, он дает тебе свободу. Ты можешь реализовать задуманную идею. Она может быть не только в бизнесе. Если у меня есть социальные интересы, я реализую их. Мне не надо бегать, выигрывать гранты, у кого-то деньги выпрашивать. Я достал деньги из кармана и пошел реализовывать, что у меня в голове.

— Но вы же понимаете, что лет через 50 вы решите уйти на пенсию…

— О, 50 лет. Уже так. (Смеется.) Уже близко к нему.

— Кто будет заниматься вашим бизнесом?

— Видно будет. По ходу действия разберемся. Может быть, кто-то проснется. Это такой вопрос… Я сейчас не берусь обсуждать. Закрытая тема.

— Вы не думаете о преемнике?

— Я думаю, есть планы определенные, но без озвучки.

— А давайте вернемся к тому, как начинался ваш бизнес. Какое это было время и что было самое сложное?

— На самом деле было три тяжелых шага: осмелиться, удержаться, не свалиться в искушение. Здравомыслящие люди, кто мог себя ограничить, добились результата. Не фантазировали, а прагматично смотрели на нишу рынка, оценивали силы, возможности и шли к цели. Рынок был очень свободный. Можно было заниматься чем угодно. И всё получалось.

— Вы пришли с армии в новую страну. Что было за представление?

— Что всё возможно. Только не все этого хотели. Представьте, был зоопарк, у которого разобрали забор. Кто-то выскочил за его границу, а 95% зверей остались в комфортной среде. Потому что их здесь кормят, крыша над головой есть — но и там кормить потом перестали. Перейдя за этот рубеж, никто кормить тебя не будет, пищу надо добывать самому. Ее было много. Но при условии, что ты оцениваешь ситуацию, если ты хищник. Лиса ведь не может пойти на оленя. Бесполезно.

— А вы каким были хищником?

— Любой предприниматель — это хищник.

— С каким животным в таком случае вы ассоциируете себя?

— Скорее, с волком.

— Тогда была стая?

— Стая была, да. У меня был старший брат. Мы занимались металлоконструкций и деревообработкой. Но я находился на вторых ролях. Потом мы пошли параллельными путями, и я начал заниматься автомобилями самостоятельно.

— А почему автомобили?

— Тема понравилась, загорелся. Она была совершенно пустая. В нее никто не верил и не влезал.

— Как устраивали связи, взаимоотношения, как вы начали возить автомобили?

— У меня всегда был системный мозг. И мне всегда хотелось влезть в определенную кабалу. Франшиза — это кабала.

— И слова тогда такого не было — «франшиза».

— Да-да-да. Контракт с заводом-производителем — это кабала. Действуешь в установленных рамках, тебе дают определенные возможности для заработка. При этом требования наваливают по полной программе. Приходится всё это выдерживать. Дуристика, которая наверху происходит, как нам казалось, была не дуристикой, а золотым пенделем, крылья тебе расправила.

— С кем вы заключили первый контракт?

— Первый контракт был с ГАЗом — 1994 год. В 1997 году выиграли тендер по Ford. И там уже пошло по накопительной.

— Откуда у вас был стартовый капитал?

— С металлоконструкцией. Мы на металле хорошо заработали.

— Когда говоришь про 90-ые, нельзя не упомянуть бандитов.

— Все это проходили. В памяти мало что остается от этого. Скажу так, да, это была точка слегка напрягающая. Взять от нуля до ста по шкале. Кого-то это сильно напрягало, кто-то не смог правильно прожить момент, а кто-то на ноль — легко прошел, кто правильно сориентировался. И тех, и других мало. В основном, середина. Кто в той или иной мере разбирался с этим вопросом.

— А вам приходилось договариваться?

— Ну а как же? Разные атаки были. Этот период — позорное пятно в историческом плане именно нашего общества, менталитета, нашей системы. Никто не хочет вспоминать.

Почему это явление появилось? Потому что была слабая власть. Период неприятный, но он дал нам четкое понимание, что мы самая культурная страна в мире.

— А вам когда-нибудь угрожали?

— Нет, такого не было. Мы — самая культурная страна в мире. Я бы на этом хотел акцентировать внимание. Несмотря на то, что мы попали во властный беспредел, когда она перестала выполнять свою функцию права на насилие, появилась альтернатива, мы не порвали друг друга.

Взять условия, которые были у нас в 90-ые, и кинуть в Америку. Два месяца — там камня на камне не останется. В Европу кинуть — ну, три-четыре месяца. А мы прожили восемь лет. Было понимание, связи.

Приведу пример. Произошла авария. Бандитстсвующая молодежь посчитала себя правой в этой ситуации. Начинают разводить деда, участника ДТП: «Мы сейчас у тебя машину заберем, а завтра квартиру». Чем это заканчивалось? Когда они к нему приезжали по адресу, выходили точно такие же ребята и спрашивали, что им надо: «Работаете по беспределу. Если хотите разговаривать, то давайте с нами, а мужика не трогайте». Потому что у этого старичка оказался кум, сват, брат, сын, который так или иначе знал нужных людей.

— А у вас бывало такое, что вы что-то делаете, к вам приходят и действуют по беспределу?

— Нет, такого не было.

— Вы сейчас так говорите, что на силу находится другая сила.

— Да.

— А если ее не находят?

— У нас она нашлась во внутренней нравственности народа. Даже в бандитских кругах позорно было делать такие вещи. На Западе другая мораль. Там каждый только сам за себя. Они будут грабить друг друга ради личной наживы. Мы выдержали. Даже тех ребят, которые попали на ту сторону, прослеживался элемент совести. Я неоднократно слышал, что к тому, кто устраивал беспредел на дороге по отношению к простому человеку, отдача такая шла, что приходилось извиняться.

— Вы сказали интересную фразу, что власть имеет право на насилие. Что это значит?

— Это легитимное право — казнить людей, сажать в тюрьму, отправлять в армию. Это же функции государства. Больше ни у кого их нет.

— Разве это не закон о насилии?

— Это закон о сохранении государства.

— В нашей Конституции сказано о праве на защиту…

— Право на насилие у государства. Это ее легитимное право. Где необходимо защищать одних людей от других. Как правило, государство защищает большинство от меньшинства, потому что агрессию устраивает меньшинство.

Условно говоря, сейчас кто-то соберется, перекроет улицу Республики, независимо от политического окраса, и чего? У нас коллапс наступит. И что, полицейский будет стоять, что ли, не принимать усилия к этим людям? Все, которые возможны. Первое — это разговор, второе — какой-то зашкварник. Потому что это правонарушение и государство обязано выполнять эту функцию. В 90-ые оно отстранилось от этого.

Право на насилие у государства есть, было и будет. В противном случае будет не государство, а чехарда.

— Государственные законы выше пацанских?

—  Конечно. Чем крепче государственные законы, тем меньше будет пацанских. Хотя есть и надгосударственные. Вспомните Путина: «Если драка неизбежна, бить надо первым». Это закон улицы. В большой политике мужики между собой об этом же говорят.

Сейчас, к сожалению, в большой политике единицы остались. Они в основном на Востоке и на Юге. А на Западе мужиков не осталось. Не о чем разговаривать, они просто невменяемые.

— Учитывая ту среду, которая была в 90-ые, как вам удалось в ней выжить, развить свой бизнес и выстоять?

—  Рынок рос, мы росли за ним. Беспредел ведь был не только со стороны этих ребят. Среди милиции и других структур тоже был. Недобросовестные люди присутствовали и в тех системах. Порой они вели себя хуже, чем уличные пацаны, шпана.

Здесь была история Салмина про те времена, но после, он попросил ее убрать.

— Бизнес в «девяностые», «нулевые», «десятые» и сейчас. Как можете охарактеризовать?

— Тяжесть ведения бизнеса всегда была одинаковая. Просто разный конфигуратор. В «девяностые» нужна была смелость, последовательность, адекватная оценка. Компетенции в управлении бизнесом особо не требовались. Но на конце ждало колоссальное искушение куда-нибудь свалиться. Коридоры были широкие, народ начинал бухать, с женами разводиться, дома покупать, совершать нелогичные действия.

В «двухтысячных» этого уже стало меньше. Но смелость, последовательность нужны были всегда. Уровень компетенции стал расти. В «девяностые» чем бы ни занимался — всё получалось, если соблюдал определенные принципы. В «двухтысячных», чтобы зайти в бизнес с чистого листа, нужно было быть профессионалом. Стартовый пакет входа начал расти.

Эта тенденция продолжается сейчас. Вот хочет на строительный бизнес выйти человек. У него есть 300 миллионов рублей. Что дальше? Если ты сам в этом ничего не понимаешь, и у тебя нет профессиональной команды, считай, похоронил эти деньги.

Если 20 лет назад можно было в стройку зайти с 10 миллионами рублей, то сейчас — 300. При этом существенно вырос уровень компетенции.

— А у вас был период искушения?

— Конечно, он есть у каждого.

— До какой грани вы дошли, что за искушение?

—  У меня это появилось в позднем периоде. Немного в другом варианте. Но у каждого свое. Я тут исповедоваться не собираюсь, говорю, что у каждого свое.

— Это алкоголь, запрещенные вещества, дворцы?

— Не было алкоголя, дворцов. Там были другие мысли в голове. У каждого свое проявление. Есть проявления явные, а есть скрытые.

— А где этот переключатель?

— Есть огонь, вода, медные трубы. Если сейчас состоявшийся человек в бизнесе или власти скажет, что проскочил медные трубы и не заметил, то он либо врет, либо дурак.

Что такое огонь? Это страх. Что такое вода? Это трудолюбие. Что такое медные трубы? Это слава, почет и возможности использовать деньги. Поэтому каждого это коснулось в той или иной мере.

Медные трубы — это самый тяжелый этап. Там все поют, что ты великолепный, эксклюзивный, вообще герой. Есть объективные показатели, что действительно добился результата. Остальное — «медные трубы».

— А что следует за медными трубами?

— Огонь. По кругу. Понятно, что у того, кто тяжело проходил огонь и воду, ощущение медных труб будет такое, что за ними опять огонь.

Кто легко огонь проскочил, очень смелый, и по трудолюбию нормально, результаты хорошие, медные трубы не могли пройти. Многие не проскочили. Голову снесло.

— Теряли бизнес?

— Вообще в ноль. Я встречал очень способных, талантливых, трудолюбивых, смелых людей — в ноль.

— Как сейчас ваш автохолдинг ощущает себя на рынке?

— Лидеры.

— Период 2022–2024 годов — это кризис или были тяжелее времена?

— Есть три состояния. Кризис роста, потому что если ты не растешь вместе с рынком, значит, тебя съедят. Кризис падения. Если ты не сокращаешь затраты, издержки, не оптимизируешь компанию, то слетишь. Есть кризис стояния. Когда ты живешь и у тебя нет ни роста, ни падения. Некий фактор стабильности. Каждая компания переживает по-разному, но бизнес — это сплошной кризис.

— Сейчас у вас какой период?

— В 2022–2023 года на нас никак не сказались. Мы находимся в состоянии стабильности.

— Людей не увольняли?

— Нет, ни в коем разе. У нас все стабильно с 2015 года. Происходит оттачивание процессов. Уже другие компетенции, люди, подходы. Для предпринимателя это вынос мозга.

— А конкуренция у вас есть?

—  Конкуренция всегда была. Без нее жизни нет.

— Ощущение, что будто бы нет.

— Да нет. Цифры говорят другое. Мы сидим всего в 25% рынка. Остальные 75% — другие.

— У вас были автохолдинги в других регионах.

— Всё продали и ушли.

— Почему?

— Ну, наша стратегия.

— Потому что вас там нет в тех регионах?

— Там другой вопрос. У нас компания не заточена только на деньги.

— Другие бизнесмены выходят на другие регионы. А вы в Тюменской области законцентрированы и всё. Никуда уже не идете. Амбиций и желаний нет?

— Нет-нет.

— Занять лидирующие места по всей России по автохолдингам у вас нет?

— Нет.

— Почему?

— Зачем?

— Вас устраивает, что есть сейчас?

— Вполне.

— Вы с 2007 года являетесь депутатом Тюменской областной думы. Как вы к этому пришли и зачем?

—  У меня был некий обмен. Человек один пришел, попросил помощи в плане партийного строительства. Я пригласил его на стратегическую сессию в свою компанию. Он рассказывал про политические и государственные процессы, я излагал свое видение стратегии с точки зрения бизнес-процессов. Видимо, мои рассуждения показались не лишенные логики, поэтому поступило предложение.

— А что это за люди?

— Это ведущие люди, которые сейчас ведут политическую деятельность.

— Как и зачем бизнесмен, у которого разные периоды, вода, огонь, медные трубы, получил власть?

— Дума — это не власть. Власть — это вон там [показывает на здание правительства Тюменской области].

Давайте говорить честно, права подписи на распределение ресурсов и прочего у меня нет. Поэтому это не власть. Влиять на какие-то процессы, которые определяют отраслевые или территориальные изменения, да, но в меньшей мере, чтобы куда-то не свалиться. Почему предприниматели нужны в думе? Потому что в некоторые моменты по законодательству мы даем некую экспертную оценку, как это будет работать, где-то тормозим, где-то проявляем инициативу. Это первый момент.

Второй момент. Что я здесь делаю? Хороший вопрос. Потому что на него надо всегда честно отвечать. Мне это интересно. Общественная деятельность у меня где-то в крови. Первое усилие я начал делать по объединению нашего класса для участия в культурно-массовых мероприятиях. Мне было 12 лет. Я всегда проявлял инициативу.

Со стороны бизнеса — это академия. В думе ты смотришь на институциональные государственные устройства, которые потом транслируешь в своем деле и наоборот.

Тут уже вводится некий порог такой, некая схема — мужчина для того, чтобы быть защитником и добытчиком. Защитником парень становится раньше, чем добытчиком. В 14 лет он уже может брать винтовку в руки и идти стрелять. Хотя и при этом зарабатывать он еще ничего не умеет — ни рыбу ловить толком не умеет, ни охотником нормальным стать. Добытчиком он становится ближе к 20-ти.

Это всё заканчивается на рубеже 50-ти лет. У нас призывной возраст на военные действия до 55 лет. Потому что старше — неэффективно. По собственному желанию можно, да, если состояние духа и тела позволяет.

Также и добытчик. Эффективный ли я добытчик? Наверное, эффективный. Но вопрос зачем? К этому периоду, куда успеть — везде успели, куда опоздать — везде опоздали.

Я вам простую вещь сейчас скажу, финализируя. Мне уже давно перевалило за 50 лет. Последние 20 лет проскочили как минута. Если Бог даст, следующие 20–30 лет будут такими же быстрыми, но последними. Я не хочу, чтобы они как минута проскочили. Пора уже задумываться над другими вещами.

— И что будете делать?

— Вот я тут что-то делаю.

— Ваш бизнес, когда вы пришли в думу, выиграл или проиграл?

— Скорее, да, выиграл. Дума забрала излишки инициативы, которые порой наносят ущерб бизнесу. Топ-менеджеры отлично справляются с управлением компании. Главное им не мешать и вовремя отойти в сторону.

— Вам приходилось лоббировать интересы вашей компании?

— Да вы что? Мы 100% рыночники. Мы участвуем в каких-то тендерах, что-то выигрываем, но это капля.

— Депутатство для вас — это больше общественное?

— Сто процентов общественное. Я здесь трачу много сил и много денег из своего кармана на общественные проекты.

Мне как государственнику очень болезненно на предмет того, что у нас падает популяция. Я ощутил это непосредственно в своей компании. Мы имеем проблему с кадрами. Ладно, мы в «Автограде» ее решили. У меня ее нет. Но в других — на одно рабочее место у нас 0,7 человека. И мы вынуждены привлекать мигрантов. Сегодня их у нас 15 миллионов. Еще 4 миллиона не хватает. Экономика растет быстро. Разговоры, что у нас безработица, в пользу бедных.

На мой взгляд, основная проблема заключается в том, что целеполагание молодого населения кривое. Мы делали замеры среди школьников — девятых, десятых, одиннадцатых классов. Мальчики не настроены на служение отечеству, армию. У них нет цели быть защитником Отечества. У девочек нет стремления быть мамой.

— А что тогда?

— Карьера. Это менять надо. Президент уже сказал, слава богу. Давайте называть вещи своими именами. Надо просто слить воду и посмотреть в сухом остатке. Давайте всех женщин-звезд соберем и посмотрим, что у них в семейном положении. У единиц более-менее нормально. Там шлак полнейший — второй, третий брак или «проблемные» дети.

Или вот девочкам говорят идти учиться на врачей. Когда она выучится, ей будет 27 лет. И средняя статистика по женщинам-врачам, в основном, один ребенок. Редко, когда два.

— При этом среди врачей большинство — женщины.

—  Я считаю, что это неправильно. И врачей 45–50 лет сейчас спросить, которые проскакали по карьере, счастливы ли они. На работе бегать — счастливы. А когда домой придут?

— Вы за то, чтобы женщина вообще не работала?

— Да почему? Понимаете, у человека две ноги. Одна из них толчковая. У девочек сейчас неправильная толчковая нога. Они бегут по карьере, а хотя надо к семье. Толчковая нога — это же не говорит о том, что у нас ноги разные. Они одинаковые. Нет вопросов. Женщина может на работу выходить и быть там достаточно эффективной. Но нужно эти вещи выстроить. И следующий момент — чтобы это никак не напрягало мужчину, чтобы она его не потеряла.

Эффективность женщин очевидна. Если жена зарабатывает больше, чем муж, то брак может развалиться. В этом я согласен с главным героем фильма «Москва слезам не верит». В природе мужчина добытчик и защитник.

— А есть ли для мужчин высокодоходная работа?

— Конечно. Только не ленись и работай.

— Если он пойдет учителем истории в школу, то будет получать 42 тысячи.

— Нагрузки мужик может взять столько, что он может 90 тысяч зарабатывать. Мужик выдержит эту нагрузку. Ему не надо бежать домой, как женщине, решать домашние дела. Он может посвятить себе работе намного больше. На мой взгляд, всё равно нужно увеличивать зарплаты учителям. Когда это произойдет, мужики начнут приходить.

Я встречаюсь с коллективами преподавателей и вижу в зале девушек 35 лет. Они еще неплохо выглядят. На 45-летних уже больно смотреть. Настолько замученные сидят. Хочется задать вопрос, что вы здесь делаете?

— В вашей партии много женщин, которые строят карьеру…

— Ну я свою позицию высказал. Я всё допускаю. И это тоже. У меня православная точка зрения. Девочке надо показать пример. Создай семью, чтобы муж у тебя был не объевшийся груш, чтобы он тебя обеспечивал, чтобы ты детишек нарожала.

Мы проводим анкетирование, задаем вопрос, нужно ли девочку воспитывать в духе, направленном на то, что ей делать, если она потеряла кормильца: муж ушел или вдовой стала. Мнения разделились: 75% женщин говорят, что надо, остальные 25% — поровну.

Второй момент. А какие качества востребованы в женском характере — всех подряд спрашиваем, феминисток тоже: добрая, заботливая и прочее. А у мужчин другая история: твердость, жесткость, смелость, ответственность.

Так вот. Чтобы воспитать девочку для выживания в этом суровом мире, ей нужно дать мужские качества. Мы ей даем. Она выходит замуж, а у него такие же качества. Два медведя в одной берлоге не уживаются. Брак в развале.

— А как вы относитесь к феминисткам?

— Категорично плохо.

— Почему?

— У таких женщин сбитая траектория полетов. Потому что они несут вред самим себе. Мало того, что они с этим смириться не могут и признать эту ошибку, так еще сбивают с пути других девочек. Они начинают оспаривать свои права, идут против женской природы.

— А женская природа это?

— Муж-дети. Работа имеет место быть. Но она лежит на вторых ролях. Для женщины брак — это основное. Для мужчины — дело. Брак — это вспомогательное. Но если мужик без дела — это не мужик.

— А чем ваша супруга занимается на протяжении жизни?

—  Супруга дома работает. И так было всегда, даже тогда, когда был период безденежья. Дома столько работы. Феминистки бегут от домашней работы, потому что она тяжелая. Это, так называемый, эскапизм. От английского — escape — бегство. Бежит от того, чтобы рожать детей, заботиться о муже, о хозяйстве, потому что это тяжело. Вот основная проблема. Поэтому этот эскапизм надо забанить.

— Вы подкаблучник?

— Я не встречал предпринимателей подкаблучников, которые добились хороших результатов. Как правило, это мужчины, которые доминируют не только на рынке, но и в семье. Другое дело — дом. Там территория женщины, где в 90% соотношении правила устанавливает жена. Это как в поговорке «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».

Кстати, этот прием мы используем в бизнесе. Когда стоит вопрос о назначении сотрудника на руководящую должность, либо прием на работу на руководящие позиции, обязательно смотрим кто «командир» в его семье. С кем контракт будем подписывать?

Здесь был еще один вопрос, но его и ответ на него он попросил убрать.

— Почему вам не нравятся западные ценности?

—  Потому что там из мужчины делают женщину, а из женщины — мужчину. Они провалятся, сдохнут, если у них сейчас не будет антисексуальной революции и антидемократической. Они без этого не выживут. Западное общество становится тоталитарным.

По формальным признакам всё-таки развалятся, и на их место придут южные народы. Потому что у них есть порядок в голове: женщина — это женщина, мужчина — это мужчина. А у тех [на Западе] уже всё. Ну, министр обороны — женщина. О чём это говорит? О чём будет женщина думать, когда первая бомба упадет случайно на территорию Стокгольма? Если у нее есть дети, она будет думать, как их спасать. Второе — как спасать себя. Это природа женщины. У нее не будет в тот момент структурированного мышления. То же самое во внешней политике. Женщина-дипломат — это одни эмоции.

То же самое с мужчинами-политиками в Европе. Последними политиками там были Шредер [Герхард] (бывший канцлер ФРГ. - Прим.ред.) и Берлускони [Сильво] (бывший премьер-министр Италии. — Прим.ред.). Сейчас Орбан [Виктор] (премьер-министр Венгрии. — Прим.ред.) с двумя яйцами.

— А как вы относитесь к признанию ЛГБТ* экстремистской организацией?

 —  Отлично вообще. Давно надо было сделать. Потому что это признано на государственном уровне психическим заболеванием. Психиатрическое сообщество еще корежится, сопротивляется, но посыл им уже дан. Хотя там есть часть людей, которые признают это заболеванием.

ЛГБТ* надо как минимум в медийном пространстве изолировать от общества. Мы знаем ветхозаветную историю Содома и Гоморры. Когда люди отходят от Бога, у них это бьет по половому признаку.

— А закон об иноагентах?

— Обязательно. Это проводники чужого. Государственная власть должна быть твердой, четко слаженной. Информационное пространство должно быть регламентировано. В нем не должно быть допуска иностранных интересов, только национальных.

В рамках национальных интересов — демократия, пожалуйста. Вне их демократия — это уже развал государства, проходной двор.

— Вы ездите за границу?

— Да, заграницу я езжу в основном по делам, в том числе в Европу. И вижу, что с каждым годом там становится только хуже. Идеологическая машина там очень жесткая. Промывают мозги не так, как у нас. Мы более демократическое и либеральное общество.

Мы были с дочерью в Англии несколько лет назад, тогда же страна готовились к свадьбе принца Уильяма. Так там только на туалетной бумаге не было их [с Кейт Миддлтон] изображения. Английский истеблишмент продал эту идею своему народу, а потом всему миру. И показывали по нашему телевидению, как эти два голубчика женятся. Хотя непонятно, что у них в голове. Кто они такие вообще, чтобы нам их показывать, преподносить как некую ценность?

Я тогда пришел к мнению, что в мире есть два тоталитарных государства. Одно мягкое — Англия, другое жесткое — Северная Корея.

— А Россия какое государство?

—  Мы самое демократичное, потому что у нас есть право выбора, право слова.

— А Тюмень?

 —  Мы часть российского государства российского. У нас всё нормально. В первую очередь, у нас есть преемственность во власти. Это самое важное.

— А в чём счастье мужчины?

— Встать утром, встать и с удовольствием бежать на работу. С мыслями, что что-то сделаю, что-то изобрету. И с таким же удовольствием в шесть-семь вечера бежать домой и там есть те, ради кого стоит делать подвиги.

— Вы думаете, сколько депутатов в здании облдумы счастливы?

— Ну это не знаю. Я думаю, большинство.

— А вы счастливый человек?

— Да.

— В чем счастье женщины?

— В семье — муж, дети.

— А у мужчины одна женщина должна быть?

— Да.

• Денис Квитко, заместитель директора департамента дорожной инфраструктуры и транспорта администрации Тюмени, — про транспортную реформу;

• Артур Хачатрян, начальник главного управления МЧС по Тюменской области, — о проблемах ведомства, низких зарплатах пожарных;

• Наталья Костюкова, заведующая одной из аптек сети «Живика», — о дефиците лекарств и новых аналогах;

• Андрей Миллер, начальник УГИБДД по Тюменской области, — о проблемах на дороге;

• Ильдар Хусаинов, глава федеральной компании «Этажи», — о бизнесе и проблемах с налоговой;

• Елена Никитина, управляющая отделением Банка России по Тюменской области, — об инфляции, ключевой ставке и о том, где хранить сбережения;

• Сергей Колесник, бизнесмен, — об архитектурном облике города, миграции, проектах застройщиков, взаимоотношениях власти и бизнеса;

• Виктор Корчагин, директор тюменского филиала «Брусники», — об элитном ЖК и Central Park на Бабарынке;

• Артем Муратов, участник команды КВН «Союз», — о юморе, цензуре, женском стендапе;

• Дмитрий Селивохин, директор центра стратегического развития «Сибирь, — о девелоперах-философов, студенческом кампусе, судьбе Гагаринского парка;

• Владимир Чейметов, заместитель губернатора Тюменской области — о паводке, ценах на яйца и сельском хозяйстве;

• Роман Шулепов, генеральный директор ТПАТП № 1 — о проблемах в общественном транспорте.