Екатерина Шибакова из Новоуральска Свердловской области — мастер по маникюру, воспитывает восьмилетнего сына. Ей грозит обвинение в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью. Наказание по этой статье — до десяти лет лишения свободы. По словам женщины, она несколько лет терпела побои от мужа, но во время очередного избиения дала отпор. Оба супруга рассказали свои версии этих событий журналисту E1.RU Елене Панкратьевой.
«Смирилась из-за квартиры»
Екатерине было 23 года, когда она познакомилась с Андреем. Окончила вуз по специальности «экономист». Работала звукорежиссером в школьной студии: у нее было еще и музыкальное образование. Андрей старше ее на девять лет, у него тогда был какой-то маленький бизнес, связанный с финансовыми услугами, он увлекался боксом. Оба выросли в хороших, благополучных семьях.
В 2014 году, через три года после знакомства, пара сыграла свадьбу. Взяли квартиру в ипотеку — не в новостройке, зато четыре комнаты. Чтобы больше зарабатывать и платить по кредиту, Катя уволилась из школы, прошла курсы и стала специалистом по маникюру. Андрей купил игровой автомат и стал зарабатывать на нем.
— Всё было неплохо. Да, были ссоры небольшие, но ничего критичного, — вспоминает сейчас Екатерина. — Первый раз он ударил меня года через полтора-два после свадьбы. Я была тогда на девятом месяце беременности. Всё вспыхнуло на бытовой почве. Я до позднего вечера на работе, чтобы побольше заработать. Быт, уборка тоже на мне, а он требует, чтобы к его приходу всё было приготовлено. Я — ему: «Почему не помогаешь? До поздней ночи нет дома». Во многих семьях случались разлады по такому поводу. Ссора переросла в сильный скандал, он ударил меня по лицу. Я тогда позвонила двоюродной сестре, она офицер полиции, и мы с ней хорошо общались. Приехала, поговорила с ним, а мне в тот самый первый раз посоветовала: «Уходила бы ты от него». Я собрала вещи, уехала к маме.
Но вскоре Екатерина вернулась. Супруг извинился: мол, вспылил, больше не повторится. Помирились. После рождения сына снова начались ссоры и скандалы на бытовой почве.
— Первое время он мог просто толкнуть, схватить за волосы, — рассказывает женщина. — В 2018 году, когда сыну было два года, во время очередной ссоры муж начал меня избивать, бил по голове. Я вырвалась, закрылась в ванной, вызвала полицию. Позже зафиксировала побои, гематомы на голове и написала заявление в полицию. Вместе с сыном мы уехали жить к маме. Помню, как участковая, принимая заявление, предупреждала: если один раз поднял руку, то повторится еще, поэтому не забирайте заявление.
Заявление Екатерина всё-таки забрала.
— Дочь от первого брака мечтала работать в ФСБ или полиции, выбирала ведомственные институты, судимость отца закрыла бы ей дорогу в органы. Муж уговорил не портить ребенку возможную карьеру, — объясняет она.
Несколько раз за годы совместной жизни женщина уезжала жить к родителям. Потом возвращалась.
— Но через какое-то время всё продолжалось по-прежнему: скандалы с рукоприкладством. Он тогда начал постоянно приходить домой нетрезвым, заводился без повода. Как-то, не стесняясь, прямо при маме схватил меня за волосы. Бил, чтобы следов не оставалось, подушкой или через подушку. Я в это время уже молчала. Ничего не отвечала, когда он кричал, чтобы не получать. Хотя и это не помогало.
Я смирилась из-за квартиры. Я была заложницей ипотеки, платили мы ее пополам. А еще, наверно, было сочувствие.
Он рассказывал мне, что воевал в Чечне, был ранен, контужен. Я думала, что все эти срывы — последствия тяжелого жизненного опыта. Он мне рассказывал, как они брали село Комсомольское (последняя крупная и кровопролитная битва во второй чеченской войне. — Прим. ред.), как было тяжело, они голодали, ели голубей. А теперь не получает никаких выплат, ему отказывают. Я возмущалась, что государство его бросило.
Екатерина говорит, что только через шесть лет брака узнала от родственников Андрея, что ни в какой Чечне он не воевал.
— С родней мужа (родители у него умерли) я хорошо общалась, нормальные, порядочные люди. Как-то они услышали от меня про его «боевое» прошлое, засмеялись. Оказалось, он даже в армии не служил. Я была в шоке. Спросила, откуда «боевые» шрамы, признался, что порезали бутылкой в какой-то потасовке еще в 90-е.
Несколько раз Екатерина уезжала жить к маме. Потом возвращалась: говорит, было жалко квартиру. В какой-то момент решили, что будут жить как соседи, в разных комнатах, чтобы ребенок рос с обоими родителями, но нейтральные отношения так и не складывались.
Объяснили, что ударились сами
Супруги всё-таки развелись. Два года назад после очередной потасовки оба попали в травмпункт.
— Он был зол, у него изъяли незаконно установленный игровой автомат, сорвался на мне, начал орать. Я в очередной раз начала собирать вещи, свои и детские, чтобы уехать и точно больше не возвращаться. Он стал выхватывать вещи, бить руками и подушками. Я стояла около балконной двери, рядом с бетонным углом. Ранее был случай, когда в этот самый угол он уже припечатывал мою голову. Я схватила утюг с гладильной доски: «Не подходи». Он засмеялся, замахнулся. Я выставила утюг вперед. Он налетел на него, разбил лицо возле брови. Я выскочила, схватила телефон. Он догнал, начал запинывать. Я успела набрать номер его сестры, начала кричать в трубку. Он остановился, и я убежала из квартиры.
Екатерина говорит, что несколько дней отлеживалась, нога отекла. Андрею накладывали швы на рану, рентген тогда показал, что кости целы. Никаких заявлений в полицию и освидетельствований делать не стали. В травмпункте объяснили, что ударились сами.
А потом Екатерина подала на развод. Брак расторгли. имущество разделили. Машина осталась за Андреем, жена с сыном остались жить в квартире, которая была в залоге у банка. Часть суммы за ипотеку, которую выплатили в браке, обязали вернуть бывшему мужу. Порядок общения с ребенком был также прописан.
Казалось, что этот порочный круг разорван. Всё наконец разрешилось по закону, отношения были четко прописаны в судебных решениях. Но через год Екатерина попала в больницу с сотрясением мозга, когда ее избил бывший супруг. Они встретились, когда она приехала забрать сына с прогулки: в выходной у него была встреча с отцом.
— Сын подъехал ко мне на самокате, начал показывать трюки, упал в лужу. Отправила его отдать отцу самокат (он давал покататься только в дни общения, при нем), чтобы съездить домой, переодеться и приехать снова. Через какое-то время смотрю, идет ко мне, орет: «Где ключи от квартиры?»
Я вижу, он на взводе, включила запись на телефоне. Он подскочил, ударил наотмашь ладонью по голове, по затылку. Прохожие закричали: «Что делаешь?»
Он: «Заслужила». Всё это было на глазах у нашего сына и старшей дочери [Андрея]. Я с трудом доехала до больницы, всё плыло, кружилась голова. Меня госпитализировали с сотрясением мозга, сына забрали родители.
Черепно-мозговая травма вызвала контузию, атрофию зрительного нерва, поплыло зрение. Месяц Екатерина провела в больницах, а затем подала заявление в полицию. Возбудили уголовное дело по статье 112 (причинение вреда здоровью средней тяжести).
В ответ Андрей сам обратился в полицию с заявлением по поводу того самого прошлогоднего случая с утюгом. Как доказательство предъявил шрам между бровей и переписку между супругами сразу после побоища.
Екатерина происшествие отрицать не стала, рассказала, как всё было с ее стороны: напал, защищалась, наткнулся. Против женщины возбудили уголовное дело по статье 115 (причинение легкого вреда здоровью).
— Мне объяснили, что грозит штраф. Подумала: ну что делать, заплачу, — говорит Екатерина.
Два дела
Уголовное дело против бывшего мужа расследовали и передали в суд. Адвокат Андрея предлагал обоюдное примирение, тогда всё закончилось бы судебным штрафом. Екатерина отказалась.
— Я была уверена: если заберу заявление, всё продолжится, он не остановится. Руки будут развязаны, — объясняет екатеринбурженка.
Суд приговорил Андрея к году и двум месяцам ограничения свободы — это означает, что нужно быть дома в ночное время, не покидать город без разрешения, предупреждать о смене места жительства, а в остальном — обычная жизнь. Плюс его обязали выплатить 140 тысяч морального вреда потерпевшей и компенсировать ее траты на лечение, 17 тысяч — по чекам за лекарства.
Обе стороны пытались обжаловать приговор. Подсудимый посчитал, что компенсация завышена, а потерпевшая — что приговор слишком мягкий. Она настаивала на принудительных работах, к тому же у бывшего мужа была задолженность по алиментам. Но областной суд решение первой инстанции оставил в силе.
Пока мужа судили, шло расследование дела против самой Екатерины.
— Начали происходить странные вещи, — рассказывает она. — Бывший муж пригрозил, что будет добиваться, чтобы статью переквалифицировали на более суровую — умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. Я не придала этому значения. Ну какой тяжкий вред?! Ни госпитализации, ни больничного, сам снял швы у знакомого медика. Единственный след — маленький шрамик меж бровей! Адвокат и знакомые юристы также меня успокоили.
Уголовный кодекс определяет тяжкий вред здоровью как состояние, связанное с риском для жизни. Также это серьезные увечья, потеря слуха, зрения, утрата трудоспособности или профессиональных качеств, неисправимое обезображивание лица, тяжелые состояния, угрожающие жизни.
Но в ходе дознания выявили признаки более тяжкого преступления — статья 111 часть 2 (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, да еще с применением оружия или предмета, которое использовали в качестве оружия).
Потерпевший настаивал, что вред выражается в обезображивании лица, шраме, который остался после удара. Кроме того, сделанное спустя два года КТ показало перелом черепа — лобной кости с деформацией. Уголовное дело забрали у участкового и передали в вышестоящую инстанцию — следственный отдел городской полиции, где начальником работает сестра потерпевшего.
— О какой объективности может идти речь?! — возмущается Екатерина. — Я ничего не могу сказать плохого про нее, мы всегда нормально общались, но я же понимаю, родня есть родня... Как перелом черепа смогли выявить лишь через два года?! Человек не проходил никакого лечения, не был госпитализирован! Начала расспрашивать знакомых хирургов, они говорят, что такое невозможно, там такие боли!
Возможно ли это и какой давности была травма, устанавливает судмедэкспертиза, но Екатерина переживает за корректность исследования. Ни она, ни адвокат не понимают, почему следователи выбрали в качестве экспертов не государственное бюро, а коммерческую организацию в Томске. Аргументировали тем, что только там есть пластический хирург. Хотя адвокат настаивала, чтобы исследование проводили в Свердловском бюро судмедэкспертизы: внештатный пластический хирург там точно есть.
— Порядок назначения судебно-медицинской экспертизы определен положениями статьи 195 УПК РФ. Там четко прописано, что коммерческие организации и лаборатории не имеют права проводить экспертизу по уголовному делу, — комментирует этот момент екатеринбургский адвокат Диана Ваганова. — Причем цена этой коммерческой экспертизы 120 тысяч. Оплачивается за счет бюджета. Мы подали в суд жалобу об этом нарушении. Также потерпевший не отправлен на исследование по поводу обезображивания лица, к материалам не приложены фотографии, хотя этот вопрос поставлен эксперту.
Уголовное дело против Екатерины уже передали в Невьянский отдел полиции, чтобы исключить личную заинтересованность в расследовании. Но наша героиня также переживает, что на ход расследования всё равно могут повлиять личные знакомства в другом городе.
Всё потихоньку накипело
Андрей, бывший супруг Екатерины, рассказал свою версию этой криминально-бытовой истории. Он заверил нас, что за все годы семейной жизни у них были лишь словесные конфликты, которые провоцировала жена, пока она не напала на него с утюгом, а сам он ударил ее лишь однажды, за что и был осужден.
— У нас был тяжелый развод. Она, зная, что я люблю сына, манипулировала и шантажировала ребенком, как могла ограничивала мое общение с ним, ставила условия. Еще живя в браке, она (после конфликтов) уезжала к родителям, и я месяцами не видел ребенка. После развода мы не сошлись с ней по поводу порядка общения. У меня есть аудиозаписи, где она угрожала: «Я сделаю всё, чтобы ограничить общение, ты не увидишь ребенка». Всё потихоньку накипело, и в один момент я не выдержал. Мы гуляли с сыном и старшей дочерью, я смотрю, а она просто на него орет.
Я сорвался, дал слегка ей подлещика, чтобы она успокоилась. Я занимался боксом и умею рассчитывать удары.
Удара не было, был толчок. [Уверен], что не было тогда никакого сотрясения. Хотя я, конечно, не медик, не могу оспаривать экспертизу, но за свое правонарушение я понес наказание, которое заслужил. Я как мужчина должен был сдержаться. Никакого покрывательства со стороны сестры, сотрудника полиции, быть не может. Еще тогда сразу мне сказала, что нужно отвечать за то, что сделал, по закону. Ни о какой службе в Чечне я ей не рассказывал, это неправда.
Андрей объяснил, что подал заявление в полицию на бывшую супругу в ответ на свое уголовное дело.
— Меня больше всего задела ее угроза: «Я сделаю всё, чтобы тебе ограничить общение с ребенком». Я очень люблю своих детей. Чтобы немного остудить ее пыл, я в ответ написал заявление. Но я готов был на обоюдное примирение, об этом говорили и я, и мой адвокат. Говорил, что надо думать о дальнейшей судьбе ребенка, что вот сейчас будет судимость…
Андрей также рассказал свою версию ЧП с утюгом.
— Это не было самообороной, это было нападение на меня. Ей не от чего было обороняться. Сейчас она утверждает, что я пинал ее. Этого не было, никаких документов о тех травмах у нее нет. В том конфликте я просто хотел ее остановить, чтобы она не забирала вещи ребенка, не увозила его из дома. Она накинулась на меня, ударила утюгом три раза, ребром. Я пошел в ванну умываться. Когда вышел, накинулась снова, порвала футболку, пнула. Ей нужно было спровоцировать меня, чтобы я ее ударил. Я пнул ее, может, два раза, не больше, слегка. После этого она собралась и спокойно ушла на работу. На следующий день с матерью и нашим сыном приехали за вещами. Если бы она была покалеченная, откуда силы?
Я сказал тогда ее маме: «Вы создали монстра».
От госпитализации я отказался, две недели лежал дома, тошнило. Екатерина даже ни разу не позвонила. Всю переписку по этому конфликту я предоставил следователю. Рентген тогда действительно ничего не показал. Как объяснил врач, это случилось из-за того, что травма вдавленная. Сестра по поводу этого уголовного дела написала самоотвод (чтобы не было конфликта интересов), дело передали в другой город, к которому она не имеет отношения, — нет повода беспокоиться за объективность.
Андрей настаивает, что никакого семейного насилия, пока они жили в браке, не было.
— Вот случай. Как-то отдыхали в Крыму, при свидетеле случился конфликт. Она меня оскорбила, обругала матом, начала пинать. Я просто сдернул ее с кровати, она упала, закричала. Все испугались. Я тоже переживал, было чувство вины, погорячился. Она жаловалась, что не могла дойти до туалета. Ездили в аптеку за мазью. А как доехали до моря, боль как рукой сняло, никакой травмы, залезла в воду, купается как русалка. Просто актриса.
Еще раз говорю: я занимался боксом, мужиков клал (сбивал с ног). Представляете, что было бы с ней, если бы я ее ударил?
Честно скажу: я не хочу добиваться жесткого наказания, чтобы ее посадили. Мне лишь нужно, чтобы она не пыталась ограничить в общении с ребенком, — подытожил Андрей.
Сама Екатерина утверждает, что не ограничивала в общении отца ребенка, а наоборот, всегда шла навстречу, сейчас сын спокойно живет у него. Если дело всё-таки переквалифицируют, по статье 111, часть 2, пункт 3 предусмотрено наказание до десяти лет лишения свободы.
Безнаказанность садиста и терпение жертвы
Георгий Амусин — психиатр, психотерапевт, психолог — отметил, что безнаказанность и терпение жертвы лишь развязывают руки агрессору. Всё идет по кругу.
— Человек получил пьянящее чувство агрессии и последующую безнаказанность — это будет продолжаться. К сожалению, это сейчас частое явление. Причем проблема существует уже лет 15. Когда люди продолжают жить вместе, мирясь с ситуацией. Раньше, еще в царские времена, считалось, что женщине было некуда идти, она терпела, а сейчас это вернулось снова. Вообще этот агрессивный тон сейчас встречается везде: в школах, на дорогах, даже в садиках. Кино, фильмы переполнены сценами насилия, показывают, как легко лишить жизни кого-то, избить. Помню еще те годы, когда во всех спортивных секциях нам четко давали понять: то, чему мы тебя учим, ты не используешь против слабых. Сейчас спрашиваешь молодых людей: зачем идешь (заниматься единоборствами. — Прим. ред.) — отвечают, как в 90-е: чтобы решать проблемы.
Есть люди, которым нужно постоянно об этом напоминать (о наказании. — Прим. ред.), и чаще всего решается их проблема пенитенциарной системой (система наказаний за преступления. — Прим. ред.). Иначе агрессора не остановить.
Мы рассказывали другую тяжелую историю о том, как семейный конфликт чуть не закончился трагедией. В том случае бабушка, воюя за внучку, пошла на преступление.
А полтора года назад в уральском поселке случилась трагедия: муж зарезал мать пятерых детей. До этого женщина не раз жаловалась на побои, они развелись, но продолжали жить в одном доме, всё закончилось страшно.