Спиной к залу: тюменский дирижер рассказывает о своей работе

К празднику труда редакция 72.ru продолжает знакомить читателей с необычными рабочими местами и представителями редких профессий. Сегодня мы расскажем, где и как работает дирижер. О специфике и сложностях своей работы, её российских особенностях, о качествах, которыми должен обладать человек, стоящий за пультом, корреспонденту 72.ru рассказал Евгений Шестаков, художественный руководитель и главный дирижер Тюменского филармонического оркестра.

Маэстро прошел по стандартному пути музыканта – музыкальная школа, училище, консерватория (факультет оркестрового дирижирования и народных инструментов). Но этого оказалось недостаточно будущему дирижеру симфонического оркестра, главная составляющая этой профессии – это практика и опыт.

– Понимание своего призвания происходит у всех по-разному. Со мной было что-то необъяснимое, я просто понял, что не могу без этого, и решил, что буду дирижировать. Необходимо было вновь учиться в консерватории и получать это очень специфическое, эксклюзивное образование. Я выбрал в качестве учителя одного из самых великих педагогов-дирижеров XX века – художественного руководителя и главного дирижера Новосибирского академического симфонического оркестра Арнольда Каца, который преподавал в консерватории. В тот год на факультет оперно-симфонического дирижирования поступали девять человек, но взяли только одного. Это был я, – делится Евгений Шестаков.

Нынешнему тюменцу, рожденному в Оренбургской области, пришлось пройти долгий путь к месту за дирижерским пультом. Для этого он более 20 лет провел за учебой и практикой. Такой путь в музыкальном мире считается нормальным, поскольку в профессию приходят, как правило, уже состоявшиеся музыканты.

– Дирижер – это профессия второй половины жизни. А если говорить более точно, когда мы уже знаем дату рождения и дату ухода из жизни великих дирижеров, то это практически последняя треть жизни. Есть общая формула, согласно которой дирижер должен поработать, накопить опыта – как психологического, так и репертуарного – примерно 25 лет. По-другому просто невозможно. Волей-неволей ты должен пройти колоссальную практику в разных оркестрах – плохих, средних, хороших, возможно, в оперном или музыкальном театре, в симфоническом или камерном оркестре, но это все равно не дает никакой гарантии, что ты к 40-50 годам будешь по-настоящему профессиональным дирижером. Был в 20 веке гениальный французский дирижер Шарль Мюнш. Он играл на скрипке в лучшем оркестре Франции до 40 лет, а потом ему захотелось дирижировать, и он начал. К 60 годам он стал мастером высочайшего класса. Есть и вундеркинды, например, талантливый венесуэлец Густаво Дудамель – главный дирижер Лос-Анджелесского филармонического оркестра. Он начал заниматься с 12-13 лет, сейчас ему 36 лет, то есть его стаж работы составляет более 20 лет, – рассказывает дирижер Тюменского филармонического оркестра.

Профессия, по словам Евгения Шестакова, обязывает знать не только все инструменты симфонического оркестра, но и их отдельные звуковые сочетания. Скрипки, альты, виолончели, контрабасы, арфа, ударные, деревянные духовые инструменты (флейты, гобои, кларнеты, фаготы), медные духовые инструменты (валторны, трубы, тромбоны, тубы), ударные инструменты нужно знать в совершенстве. Дирижер обязан говорить артистам, как лучше сыграть ту или иную фразу, место, пассаж. Если он этого не знает, то оркестр моментально это почувствует и не сможет принять дирижера.

– Я знаю каждый музыкальный инструмент в совершенстве, но это не главное. Самое сложное – это знать сочетания, ну, например, валторны и скрипок или флейты и контрабасов. В технических вузах есть такой очень сложный предмет как «Сопротивление материалов», у нас тоже есть такой. Только мы учим, например, сочетания гобоя и валторны в первой октаве, или сочетание скрипок и флейты в третьей октаве. Правда, запоминать все нужно внутренним слухом, все слышать внутри себя, по книжке такое выучить невозможно.

При этом, говорит Евгений Шестаков, самому дирижеру не обязательно уметь играть на всех инструментах симфонического оркестра. Он должен выстроить произведение так, чтобы была неповторимая звуковая аура, музыкальная драматургия, чтобы каждый артист, каждая группа инструментов, весь оркестр были частью, частицей уникального звучания, которое называется симфонический оркестр.

– Например, играют 64 человека, у всех написан нюанс «форте», что значит громко. Но всем так играть не нужно. Кто-то будет играть тихо, кто-то громко, каждый по-разному. Дирижер должен выстроить все так, чтобы звучание было колоритным, присущим композитору и определенному стилю музыки. Есть стили венской классики, романтической музыки, русской школы, французской школы и так далее. И у каждого из них своя звуковая, штриховая, звуковая культура. Дирижер должен это знать и обязан добиваться от каждого артиста, чтобы он был звуковым полиглотом, мог «говорить» на десятках музыкальных стилей – это безумно трудно, иногда всей жизни не хватает.

Одно и то же произведение, объясняет Евгений Шестаков, у каждого дирижера будет звучать по-разному.

– Я всю партитуру, которая звучит, слышу внутри. И когда музыканты играют так, как нужно, то у меня спокойная профессиональная реакция, но когда кто-то или фальшивит, или играет неритмично, я это слышу сразу, это обязательная часть моей профессии. Сейчас в нашем оркестре 64 музыканта и да, я слышу, как играет каждый. Даже гениальный русский композитор Николай Римский-Корсаков говорил, что дирижирование – это темное дело. Он сам, как и Петр Чайковский, пытался это делать, но без особого успеха. Хотя они исполняли собственные произведения, где знали каждую ноту. Дирижирование – это совсем другая профессия, здесь руки делают то, что приказывает голова, а она, как и уши, должна слышать, – говорит Шестаков.

Во время концерта слушатели видят лишь спину дирижера. На него обращены взоры всех артистов, по мановению дирижерской палочки музыка начинает литься, менять тональность, играют и замолкают инструменты. Хотя на самом деле артисты повинуются не только ей. По словам Евгения Шестакова, знаки оркестрантам подают не только руки, но и голова, и глаза, и даже можно что-то сказать шепотом. У дирижеров есть особая мануальная техника – система ауфтактов, это техника рук, в которой используются кисти, предплечья и плечи, но руки показывают то, что дирижеру говорит его музыкальный интеллект. И музыканты понимают, что им говорят тем или иным движением.

В российской системе образования дирижеров после распада СССР произошло много изменений. В частности, после музыкального училища молодые ребята сразу поступают в консерватории на оперно-симфоническое дирижирование. Ранее для этого требовалось окончить консерваторию по другой музыкальной специальности. Фактически, они учатся на пять лет меньше.

– Человеку в 20-25 лет трудно понять, что он может быть профессиональным дирижером. Сейчас все помолодело, в том числе и в нашей профессии. Во многих городах открыли кафедры оперно-симфонического дирижирования. К чему это привело? К катастрофе. Сегодня в нашей стране не менее 700 человек имеют диплом симфонического дирижера. Формально, каждый из них имеет право подойти к оркестру, но когда они выходят, то артистам уже через пять минут становится понятно, что этому специалисту еще учиться и учиться, а может быть, уже и не стоит учиться.

Дирижеров, говорит Евгений Шестаков, очень не хватает. А главных – тех, кто мог бы не просто выходить и играть концерт или программу, а вести плановую работу, воспитывать артистов оркестра, своих слушателей и так далее, и быть при этом еще и определенным камертоном, регулятором музыкальной жизни в регионе – таких очень мало.

– В России дирижер – это больше, чем дирижер. Нужно заниматься абсолютно всем – и хозяйственными делами, и административными, и финансами, и еще кучей самых разных дел. Почему? Потому что в стране такая ситуация, и она не скоро изменится. Кому-то хорошо удается быть только узким профессионалом – прийти, отдирижировать и уйти. Но в России для главного дирижера этого мало. В Европе, Америке – там да, с тобой заключают контракт на несколько лет, и ты занимаешься только дирижированием, тебя больше ни к чему никогда не подпускают. У нас ты занимаешься абсолютно всем. По большому счету, одинаково сложно дирижировать духовым или струнным оркестром, симфоническим или оркестром оперетты, балетным или оперным. Это одинаково трудно для всех. Поэтому я ко всем своим коллегам, у которых что-то получается хорошо, отношусь с огромным уважением.