Школьный труд: мы не рабы?

Не помню точно, с какого момента началась дискуссия о том, стоит ли заставлять детей трудиться в школе. Кажется, это было связано с сентябрьским выступлением министра образования и науки РФ Ольги Васильевой, которая на заседании комитета Совета Федерации по науке, образованию и культуре заявила о том, что необходимо вернуть в школы работу на приусадебном участке и уборку учебных помещений. Как обычно, дискутирующие разделились на два лагеря – кто-то категорически против того, чтобы эксплуатировать детский труд, кто-то обеими руками за. Пока же взрослые ломают копья в спорах, дети в сторонке курят бамбук, потому что, как водится, их мнением никто не интересуется.

Сама я пошла в школу в 80-х, закончила в 90-х, и все это время параллельно с учебной нагрузкой шла еще и трудовая. Мы, малыши-первоклассники, драили пол в классе, ворочая глыбы (еще те, советские) парт, таская ведра с водой, елозя по деревянному полу вонючими тряпками из мешковины, из которых в панике выбегали страшные мокрицы. А еще дежурили в столовой – накрывали на столы, убирали и мыли посуду, пол. Став чуть старше, регулярно ездили осенью на уборку моркови, а летом на прополку грядок. «Сломала» ли кого-то из нас трудовая повинность? Вряд ли: мы воспринимали всю эту работу не как непосильную ношу, скорее, как реальность, от которой никуда не денешься. Воспитала ли подобная нагрузка из нас достойных членов общества? И снова вряд ли: разве может вырасти личность только потому, что человека, зачастую против воли, обязывают что-то делать?

Большое воздействие лично на меня произвел тот факт, когда нам, 10-леткам, дали возможность выбора. Мы могли проходить летнюю практику в школе, либо самостоятельно найти себе место работы. А я всегда мечтала попробовать себя в роли воспитательницы. Сама пошла к заведующей детским садом в нашем дворе, договорилась. Меня направили в самую младшую группу, и я в течение месяца с удовольствием помогала воспитателю с ребятишками – играла, гуляла, кормила, переодевала. Так понравилось, что на второй год отправилась на практику туда же.

А потом я перешла в другую школу и столкнулась там с другим видом трудовой нагрузки – там все классы поголовно формировали так называемые кассеты для хладокомбината. Школьникам выдавали кучу деревянных палочек для мороженого, которые нужно было сложить одну к одной (кажется, штук 50) и обклеить упаковочной лентой. В ходу было приспособление – два гвоздика, прибитые на определенного расстоянии друг от друга, с помощью которого было легче сформировать кассету. А мой рукастый дедушка даже изобрел целый станочек-пресс. Получались такие плоские кассеты – за каждую платили какие-то копеечки, но уже сам факт оплачиваемого труда подстегивал к тому, чтобы сделать как можно больше.

Потом, уже в старших классах, обязательным для нас стало посещение УПК – учебно-производственного комбината. И если мальчишкам в этом смысле повезло – они учились водить машину, то девочек отправили на рыбокомбинат. До сих пор помню разнообразные запахи рыбы. Мы учились разделывать склизкие тушки, нанизывали их через глаза на шампуры для вяления, сами делали огромную кастрюлю аппетитной селедки – с луком, уксусом и маслом, жарили щекура в огромной закольцованной печи. Насмотрелась я там, конечно, всего – потом рыбу не могла есть долгое время. Но было весело – мы гонялись друг за другом и бросались мукой (на комбинате стряпали еще и пироги, и пельмени), застревали в холодильнике с рыбой, в общем, пакостили на полную катушку. После года такой работы папа моей подружки как-то договорился и перевел ее на курсы машинисток, она выучилась, получила корочки. И вот этот факт тоже произвел на меня сильное впечатление – по сравнению с нашим бессмысленным времяпровождением подружка вкладывалась в свое будущее.

В последнем классе нас перебазировали уже на практику в детский сад. И тут бы обрадоваться! Но мне и еще трем моим подругам не повезло – нам досталась подготовительная группа, дети в основном сидели за партами, а мы в спальне ждали, пока занятия закончатся и нам можно будет с ними поиграть, пообщаться. Так в течение года и просидели. Корочки, правда, дали с записью «помощник воспитателя».

Помимо всего этого, мы еще обязаны были убирать всю школу (кроме туалетов) – 90-е годы, на обслуживающий персонал денег не было, ездили на уборочную (о, бедные колхозники, натерпелись они от такой уборки), пропалывали длиннющие грядки на полях, убирали школьную территорию. Так что могу с уверенностью сказать, что опыт школьной работы у меня огромный. Другой вопрос – что это мне дало?

Если честно – практически ничего. Мы были должны все это делать, нашего мнения никто не спрашивал, воспринимая как серую массу – куда прикажешь, туда и потечет. Вот и во всех этих спорах о том, нужно ли работать школьникам или ни в коем случае нельзя, есть неловкий момент – про личность ребенка забывают. Одна часть воспринимает детей как объект приложения педагогических амбиций, другая – как нежный цветок, который нужно от мира прикрыть стеклянным стаканом. На мой взгляд, положительный эффект от трудовой нагрузки может быть только в тех случаях, когда детям дается выбор или рисуется перспектива их работы, либо им платят деньги – что наработали, то и получили.

Иначе воспитать мы в школьниках можем отношение к труду, как к пожизненной и неизбежной повинности. А потом удивляемся, откуда берется огромное число безынициативных выпускников школ, не умеющих управлять собственной жизнью, не знающих, чего они хотят. Да они просто привыкли, что за них все решают взрослые.

Предыдущие записи автора:

• «Давай хотя бы переспим»

• Эксперимент «10 дней на 1600 рублей»

Елена Сидорова.
Редактор сайта 45.ru, куратор социальных проектов на 72.ru. Филолог, 14 лет в журналистике. Любимые темы для материалов – медицина, психология, социалка, культура. Также любит жизнь, детей, кошек, книги, хендмейд и природу.
В последние годы пришла к мысли, что лучше сделать шаг и ошибиться, чем не сделать его и всю жизнь об этом жалеть.