Я влюблен в парижанку

Как всякая девица начала двадцатого века она была бескорыстна. Кокетничая пред восхищенными поклонниками, ворковала: «Ах, ну не мила ли я? Какая точёная у меня фигурка! А как изящны мои бедра!»

Завистники шипели: «Ветреная!»

А она не обращала внимания на косые взгляды, уверенная, как и все молодые во все времена, что молодость вечна. Бескорыстием её любви упивались романтики многих стран, а она всем отвечала взаимностью. Ей посвящали стихи и песни, писали её портреты. Весной и осенью, в дождь и солнце она всегда была прекрасна настолько, что невозможно было художнику пройти мимо не замереть в восторге, не предложить ей свой талант. И, как водится, ради дамы, которая расточает свою любовь всем и никому конкретно, заканчивали жизнь самоубийством, чтоб доказать свою преданность ей и только ей.

Со временем она стала менее расточительна и бескорыстна. Стала более спокойно относиться к своему, по-прежнему неувядающему шарму. Вокруг нее, как всегда вокруг красоты, стали увиваться дельцы, пользующиеся ею, и общение с ней, близкое прикосновение стало уже не всем по карману.

Портреты её всё чаще выполняют не бородатые художники с трубками в длинных шарфах, заляпанных куртках и клубах табачного дыма, а печатают полиграфным способом джентльмены от гламура. Теперь её точёная фигурка расходится тысячами тысяч экземпляров, её копиями любуются во всех частях света. Ее можно повесить над своим столом, или прицепить в виде брелока к ключам…

И все равно невозможно отказать себе в счастье быть рядом и дышать одним воздухом с ней, прикоснуться к ней тайком. Так, чтобы никто не увидел, улыбнуться своей мечте и оглянуться с высоты на её прекрасный город. Это она, и она в эту секунду только твоя, ажурная красота Парижа, в которую невозможно не влюбиться.

А она… Благосклонно примет ещё одного воздыхателя.

Ребенок инженера Эйфеля. Язык никогда не повернётся назвать ее «башней».

Париж 03.09.2011