Запах Родины

Почему-то мне кажется, что запахи имеют своеобразные черты. Причем, черты национальные.

Недавно во время службы стоял в храме и, так бывает, в благодати мысли мои поплыли далеко-далеко... Оторвавшись от пения хора, чтения священника, они вместе с дымом ладана, теплом свечей поднялись к куполу и там, купаясь в теплом дыме, было им сладко парить. Этот запах, его не спутать ни с чем. Запах, дух намоленного веками храма, который никогда не закрывался. Где меня крестили. Где мне уютно даже при самом большом столпотворении. Это как материнское гнездо. Дом, который можно узнать даже ослепнув. В нем запах, родной только мне. Так и с храмом.

Хотя я знаю человека, отчего-то считающего себя православным, но которому в католических храмах кажется уютнее и более защищенней. Но здесь, видимо, голос крови, которая тоже веками впитывала через окружающий воздух запах, вошедший в химический состав.

Воздух Родины, которым мы дышим, оставлял маленькие черточки в характерах предков. Они грустили и веселились в сопровождении того вкуса, который вливался через ноздри. Эти маленькие штришки, накопившись веками, определяют наше настроение.

Как то мне сказали, что в Венеции отвратительно пахнет от каналов. Пахнет сероводородом. Ничего отвратительного я не почувствовал, побывав там. Ну, просто не родное. Запах и запах... Вода... Хотя для коренных венецианцев слаще его нет, наверное.

Очень русским мне кажется еще и запах сгорающей осенней листвы. Такой грустный, щемящий запах. Он меня сопровождал везде в моих поездках по России и Сибири. В позднеперестроечном, пустынном по вечерам Ленинграде, во время службы под Ригой, в моих поездках по гоголевским местам Украины, Миргород, Сорочинская ярмарка... Тогда это еще не были места туристические, а были с обычными удобствами и неудобствами, Днепром, рыбаками, местности, понятные только мне. Толстенные бабы на ярмарке в вышитых рубахах с ведрами свежих грецких орехов. Каждая, мне кажется, сжирала за день это ведро, пока собачилась с товарками и оставляла вечером после себя курган скорлупы. Пьяненькие мужички с поросятами на веревке.

А в Сибири... Экспедиционные запахи сырой палатки, мокрой земли, весенних лесных пожаров, грибов, утреннего тумана всегда забивал один, самый главный запах костра и осени, горящей подопрелой листвы. Который и оставался со мной на всю долгую зиму, и пробуждал ожидание нового выезда на следующий год. Топографы и этнографы, геологи и археологи, все, с кем мне приходилось странствовать, всегда, под самый последний снег уже, пытались сделать последнюю вылазку в лес... «Последняя лопата». Насладится этим осенним увяданием. Осенним дымом. А дачи? Осенние русские дачи? А дым, стелющийся над рекою у деревни?

Мне приходилось много ездить. Провожать поезда и ночевать на пустынных полустанках. Шагать с рюкзаком по рельсам десятки километров. Не могу сказать, что запах железнодорожного угля и креозота очень приятен. Но для меня он тоже достаточно долго ассоциировался с Россией. Сейчас его почти и нет, а вот ностальгия, осталась. Где то там, в конце сороковых годов, мой отец, безотцовщина и беспризорник, встречал эшелоны с победителями. Надеясь, что вернется мой дед. Не дождался.

Кто то, наверное, скажет... Грустно все у тебя... Увядание, дым, эшелоны, осень...

А я отвечу – не грустно, а лирично. Когда мы дышим этим воздухом, пьем ноздрями кислород белесого горизонта, то и язык, и песни наши протяжные и лиричные. А среди страшных запахов города и без горизонта может родиться только лающий мат и рэп.

Предыдущие записи автора:

• Почему, почему... потому!
• Один день с большой буквы