Александр Попков, главный врач Центра по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями: «ВИЧ сегодня приобретает женское лицо»

В последние годы может сложиться впечатление, что такой болезни, как СПИД и ВИЧ-инфекция, в России больше не существует. После нескольких лет информационного бума вокруг этой темы общество в какой-то момент перестало воспринимать ситуацию как чрезвычайную, и интерес, а самое главное – страх перед ВИЧ сошел на нет. Да и у властей велико желание создать картину, будто у нас все хорошо. С другой стороны, есть и обратные примеры, когда определенные силы на Западе чрезмерно нагнетают обстановку, утверждая, что в России ситуация с ВИЧ вовсе катастрофическая.

Так или иначе, по оценкам специалистов, проблема продолжает нарастать, и сегодня под ударом не только так называемые группы риска – наркоманы, проститутки, люди, ведущие беспорядочный образ жизни, но и вполне благополучные граждане.

Главный врач Центра по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями, заслуженный врач Российской Федерации Александр Попков признает, что бороться с болезнью мешают не только высокий уровень распространения и несовершенство законов, но и нежелание общества предпринимать какие-либо меры к защите. Однако разговор вышел за рамки обсуждаемой проблемы и затронул глобальные процессы, происходящие в стране и обществе.

– В 1982 году я окончил Омский государственный медицинский институт, работал на Нижнетавдинской санитарно-эпидемиологической станции, где со временем стал главврачом. В октябре 1989 года меня перевели в Тюмень. В это время решался вопрос о создании Центра по профилактике и борьбе со СПИД. И уже с 29 октября я приступил к работе. Хотя официальный приказ Облздравотдела о создании центра вышел только 10 декабря. Получается, возглавляю центр уже почти 21 год.

– Что входит в поле деятельности вашего учреждения?

– Организационно-методическое руководство деятельностью лечебных учреждений области по проблеме ВИЧ/СПИД, лабораторное обследование населения на обнаружение инфекции, эпидемиологическое расследование каждого случая ВИЧ. Такие расследования мы проводим совместно с Госсанэпиднадзором. На тех территориях, где у нас нет своих подразделений, а это большинство районов юга области, расследование проводит санитарная служба. Ну и само собой, наша основная обязанность – диспансерное наблюдение, обследование и лечение выявленных больных. Есть подразделение, которое занимается санитарным просвещением граждан, к сожалению, численность его невелика – всего пять человек. С 1 октября мы проводим реорганизацию, и профилактический компонент будет расширен.

– Ситуация с заболеваемостью СПИДом в Тюменской области сегодня, насколько можно судить, сложная.

– Она развивается по сценарию, который и прогнозировали эпидемиологи. То есть первоначально вспышка, если помните, возникла в среде наркопотребителей, причем в четырех из пяти случаев заражения страдали мужчины. Затем эпидемия из этой группы риска вышла, как принято говорить у нас, в общую популяцию, и началась передача ВИЧ половым путем. Этот процесс активно развивается уже последние шесть–семь лет. Причем, сохраняется, хоть и незначительный, рост и через употребление наркотиков. И сегодня из числа новых случаев более 50 процентов заболевших –— это женщины. То есть эпидемия приобретает женское лицо. Добавлю, что это общероссийская и общемировая тенденция.

– Что на данный момент нужно предпринять, чтобы сдержать эти процессы?

– Существуют два основных фактора, которые потворствуют дальнейшему ухудшению эпидемиологической ситуации. Первый – это несовершенство законодательства, которое не позволяет во всех случаях привлекать к ответственности лиц, в результате своего необдуманного поведения ставших источниками заражения других людей. Расследование каждого случая может длиться долго: человека надо найти, а эти люди очень часто оставляют ложные сведения о себе и своем местожительстве.

Работа осложняется тем, что лечение ВИЧ-инфекции в России является добровольным делом заболевшего. У нас нет механизмов принуждения, которые могли бы нам помочь как в расследованиях, так и в процессе диспансерного наблюдения. Приходится убеждать. Но зачастую со стороны пациентов мы встречаем неадекватную реакцию. И вынуждены в последнее время практиковать даже физическое сопровождение сотрудников, которые проводят розыск и приглашают пациентов. То есть специалиста-женщину всегда сопровождает коллега-мужчина, вооруженный электрошокером, газовым баллончиком. У нас был случай, когда пациентка гналась за нашей сотрудницей девять этажей с утюгом в руках.

Вторая, и самая главная причина – это то, что психологи называют информационным нигилизмом. Люди не хотят слышать об этом. Отчасти это ментальность, отчасти – воздействие пропаганды в советские годы, в результате у нашего человека сформирован комплекс собственной исключительности. Никто не ассоциирует себя с человеком, который может стать жертвой СПИДа. Существует внутреннее убеждение: я не такой, со мной этого не случится. Это исторически сформировавшийся психотип нашего человека. Подавляющее большинство наших пациентов убеждены, что заражение произошло не потому, что он употреблял наркотики, вел разгульную сексуальную жизнь, а потому что нехорошие люди с запада завезли нам эту болезнь с зараженным героином. Мы мол ни причем, ну и что, что мы наркотики принимаем уже семь лет или проституцией занимается. При этом они убеждены, что государство обязано нести ответственность, поскольку они такие исключительные.

– Вы упомянули о несовершенстве законодательства. А какая практика в этом отношении существует в развитых странах?

– Буквально месяц назад в СМИ сообщали, что солистка одной популярной в Европе группы (речь идет об участнице немецкого поп-коллектива No Angels, участника Евровидения-2008, Наде Бенайсса, – прим. авт.) осуждена за заражение нескольких человек СПИДом. Безусловно, и в наших законах есть статьи, которые предусматривают уголовную ответственность за заражение СПИДом.

Существует три градации: поставление в опасность заражения, заражение одного лица и заражение несовершеннолетнего или нескольких лиц. Но существует ряд оговорок. Например, говорится, что больной должен предупреждать партнера о своем диагнозе, но не прописано, как он это делает: устно, письменно, в присутствии свидетелей? То есть нет пояснений, которые позволяли бы эффективно применять эти статьи. Из числа уголовных дел по таким случаям я знаю, что наказания применяются чрезмерно мягкие, обычно виновные получают условные сроки. За прошлый год по итогам расследований у нас появились подозрения в отношении около ста больных, которые заразили своих партнеров, зная о своем диагнозе и не предприняв мер защиты. Есть те, кто заразил по несколько человек.

Но смотрите, что получается. Если человека избили и он попал в больницу, персонал обязан сообщить об этом в соответствующие инстанции, что станет поводом для возбуждения уголовного дела об избиении. Но законодательство запрещает мне сообщать в правоохранительные органы о случае предумышленного заражения СПИДом. Если я это сделаю, то сам стану объектом уголовного преследования как человек, разгласивший врачебную тайну. А если разобраться, речь идет о действиях, которые неизбежно приведут к инвалидизации и последующей смерти. Если больной заражает несколько человек, то можно говорить о серийном убийстве. Я не призываю без разбора сажать ВИЧ-инфицированных. Но нельзя, соблюдая права отдельных граждан, в частности ВИЧ-позитивных, ущемлять права всех остальных.

– Сколько всего сотрудников работает в центре, включая филиалы. И насколько остро стоит проблема «выгорания персонала»?

– Центр насчитывает 142 сотрудника, которые обслуживают почти 900 тысяч жителей из миллиона трехсот тысяч, которые живут на юге области. На диспансерном учете в ЛПУ области состоят семь тысяч 129 заболевших, непосредственно в центре наблюдаются 4620 человек. Что касается синдрома выгорания персонала, то не скажу, что этот вопрос стоит остро, хотя если в некоторые отделы врачи идут охотно, то медсестер набрать бывает сложно. Часто супруги возражают против трудоустройства своих жен в наше учреждение. Ну и в лабораторно-диагностическое отделение приглашать специалистов непросто. Ведь это постоянный контакт с зараженной кровью. И само собой, внутреннее ощущение непрерывной опасности присутствует у сотрудников, которые регулярно общаются с пациентами.

Кроме того, последствия от неверной постановки диагноза в нашем случае, как правило, более плачевны, чем в отношении многих других болезней. Представьте, что мы не выявили ВИЧ у донора, он сдал кровь, и в результате много людей могут заразиться через переливание. То есть степень ответственности невероятно высока. Это формирует особый уровень внутренней дисциплины у персонала, потому требования к кандидатам на работу в нашем центре более высокие, чем во многих других случаях. Могу сказать, что более пяти лет (Стучит по столу.) центр работает без единой жалобы, даже необоснованной. Я считаю, это показатель грамотного подбора кадров.

– В чем еще сложность работы с пациентами, у которых диагноз СПИД?

– Одним из последствий этого заболевания является разрушение ткани головного мозга. То есть это уже инвалидность, потеря адекватного восприятия. Буквально на днях я получил очередное заключение по одному из больных, в нем написано: СПИД-деменция, то есть человек психически разлагается как личность. Многие пациенты уже не могут контролировать свое поведение. Это очень сложная категория. С человеком бывает очень трудно установить контакт, доверительные отношения, что очень важно. В общении с пациентом – хочешь не хочешь – ты должен демонстрировать сочувствие.

Вообще наша практика существенно отличается от остальной медицинской работы. Если коллеги из других ЛПУ, как правило, имеют дело с пациентами, которые хотят лечиться, то многие наши больные уклоняются от общения с врачами. Разработана целая методика по приглашению, сохранению врачебной тайны. В частности, у нашего центра два официальных названия, две гербовых печати. И если пациенту посылается приглашение на прием в конверте, на нем стоит штамп учреждения с другим названием. Каждый день три автомобиля ездят по адресам, чтобы пригласить больных к нам. Только на то, чтобы пациент в итоге оказался у нас, тратятся огромные ресурсы и усилия врачей, этого нет в медицине обычной практики, где больные как правило приходят сами. И у нас единственное учреждение, где вся медицинская помощь оказывается бесплатно. В общем, специфики очень много.

– Почему сейчас так мало говорится о проблеме СПИДа по сравнению с 80–90 годами, хотя болезнь никуда не исчезла и более того, продолжает распространяться?

– Как утверждают наши западные коллеги, чтобы информация доходила до населения, в первую очередь до молодежи, надо по телевидению в прайм-тайм каждые 30 минут показывать ролик на тему ВИЧ. Мы себе этого позволить не можем. Профилактика упирается в финансирование. По международному стандарту для эффективной профилактики болезни необходимо тратить 30 долларов в год на одного гражданина. Наши возможности более чем ограничены. Да, мы получаем гранты, но этого явно недостаточно. На центральном телевидении, которое в силу коммерциализации для нас недоступно, об этой проблеме с нашей подачи говорил только Владимир Познер, и это в большей степени результат его личного отношения.

Также у нас устоялось мнение, что информация устрашающего характера считается неэффективной при профилактике того или иного заболевания, хотя в мировой практике это широко распространено. Есть еще такое явление, как отчуждение возраста. То есть, если я начну читать лекцию подросткам, они меня не воспримут по двум причинам. Первая – так уж устроен человек, что до 17 лет у него отсутствует страх смерти или каких-либо тяжелых последствий. И вторая: включается, как говорят психологи, механизм отчуждения возраста. Подростки лучше воспримут информацию, если им об этой проблеме расскажет человек примерно одного с ними возраста. То есть для каждой категории социума должен быть сотрудник, близкий к ней по возрастным и прочим признакам.

Также эффективно, если бы перед аудиторией выступали люди, которые являются кумирами для определенной части населения, поскольку человек – это существо, которое подражает. Но сегодня почти невозможно привлечь известных людей, крупных политиков для участия в акциях по пропаганде борьбы с этой болезнью. Люди искусства, спортсмены сегодня стараются держаться подальше от этой темы. А наш бизнес по-прежнему проходит этап взросления. Несмотря на избыток средств, они считают, что эффектнее будет в Куршавеле что-нибудь построить или купить – хоть в желтой прессе напишут. Внутренней потребности заниматься благотворительностью в своей стране у них как правило нет. А помощь в борьбе со СПИДом – это именно благотворительность. Вот эта часть населения – богатые, преуспевающие – уверены, что лучше потратить деньги на «Бентли», оградить себя от всех неприятностей жизни высоким забором, нанять охрану – для них деньги решают все. От СПИДа они себя так не оградят.

Часто по телевидению – при том, что я сегодня почти не смотрю телевизор – от успешных политиков и бизнесменов слышу такое выражение в отношении России: «В этой стране». Уже и местные чиновники перенимают такую моду. Это подтверждает, что эти люди Россию не считают своей страной, а только местом где они зарабатывают деньги. Еще раз повторю, из всех известных людей откликнулся только Познер, уровень интеллекта и морали которого вызывают в нем потребность заниматься этой проблемой. Можно было бы за деньги нанять знаменитых актеров для участия в роликах. Но за деньги человек не скажет об этом искренне. Да и актеры у нас сегодня не те, что прежде. Складывается впечатление, что творчество для них не на первом месте.

Ну и средства массовой информации охладели к проблеме СПИДа. Впрочем, мы сейчас готовим два видеоряда, в роликах предполагается участие представителей разных возрастных и социальных групп, в том числе подростков, а начальное слово в женском видеоряде попросим сказать заместителя губернатора Наталью Шевчик. Но на реализацию опять же нужны деньги, пусть и небольшие.

– Какова сегодня статистика по пораженности ВИЧ?

– В России она в целом находится на уровне Соединенных Штатов. Тюменская область соответствует уровню Европы – 0,6 процента населения. Но это, напомню, только зарегистрированные случаи.

– Что вами движет вот уже более 20 лет продолжать нести эту тяжелую ношу?

– Долгое время я работал с ощущением, что еще не выполнил все обязательства, которые принимал на себя, когда возглавил центр. У него непростая судьба: здание по адресу ул. Новая, 2, – это уже 13-е место дислокации учреждения за не полный 21 год. Было бы неправильно оставлять центр в полусозданном состоянии, хотелось, чтобы у наших специалистов были все условия для работы. Процесс формирования инфраструктуры продолжается, и я надеюсь, что, выходя на пенсию, оставлю полноценное учреждение. Добавлю при этом, что интересные предложения о переходе на другую работу были.

Если говорить о благодарности пациентов, то за все эти годы мне один раз подарила цветы мать одного из больных, которому мы помогли в досрочном освобождении из тюрьмы. Если помните, во время онлайн-конференции на вашем сайте тоже было два обращения со словами благодарности. И все. В нашей стране люди часто стесняются говорить «спасибо».

– Пытаетесь придумать что-то новое в работе?

– Мы разработали несколько программ, четыре из них – по заказу Министерства здравоохранения и социального развития РФ. Причем в конкурсах на разработку этих программ мы побеждали даже международные организации. Ни один из таких же центров в стране не сделал ничего подобного. Более 50 процентов учреждений по борьбе со СПИДом используют наши разработки. У нас созданы и реализуются два проекта совместно с Тобольско-Тюменской епархией Русской православной церкви. Первое: это оказание паллиативной помощи, то есть уход за тяжелыми больными. Второе: медико-социальная реабилитация наркозависимых. Также мы проводим просветительские акции по месту жительства – выступаем прямо во дворах. Сейчас воссоздаем типографию, которая у нас была 10 лет назад. Это позволит экономить бюджетные средства на изготовление листовок, другой агитационной продукции.

– С какими проблемами сталкиваетесь в руководстве таким специфическим учреждением?

– В наши дни надо иметь смелость, чтобы отстаивать интересы своего учреждения. Даже собственную точку зрения главные врачи стали бояться высказывать. Все объясняют это тем, что в стране выстроена властная вертикаль, якобы огромная пирамида, под которой задыхаются бедные незащищенные слои общества. Я считаю, что молчание – одно из самых удобных форм ничегонеделания, и оно становится частью нашей ментальности. Наш человек любит прибедняться. Почему где-нибудь на Кавказе даже в беднейших районах вы не увидите просящих милостыню людей? Это вопрос национальной гордости, внутреннего самоуважения. Еще скажу, что у нас очень много проблем в работе системы здравоохранения связаны с тем, что люди, принимающие решения, не считают нужным обсудить их с теми, кто эти решения исполняет на местах. Многие решения принимаются исключительно для отчетности. Часто рапортуют: проведено огромное количество мероприятий, бюджет освоен, а о том, что результата нет, никто не говорит.

– У вас на столе стоит статуэтка Дон Кихота, подаренная вам газетой «Тюменский курьер» как победителю редакционного конкурса. Давайте вспомним, за что вы ее получили?

– Была такая история. Возле нашего здания на ул. Комсомольской, 6, где размещался стационар на 15 коек, начали строить элитный дом. В то время, в середине 90-х, для больных в стационаре были такие условия, каких нигде нет сейчас. И вот началась битва за кусок земли, которая находилась в аренде у нашего центра. По санитарными нормам, ближе 30 метров к стационарному отделению здания строить нельзя. В таком случае элитный дом терял бы два подъезда. Борьба длилась два года, были попытки снять меня с работы, потом мне предлагали две квартиры в этом доме. В конце концов было принято решение закрыть стационар. И вот в разгар этого противостояния главный редактор «Курьера» Рафаэль Гольдберг вручил мне эту статуэтку вместе с грамотой. А после того, как я проиграл борьбу, я сломал у Дон Кихота меч – как символ поражения. Позже я узнал, что заказчиком строительства была администрация области, которую тогда возглавлял Рокецкий. Но я боролся за больных.