У каждого своя война

Кто придумал читать стихи в учреждениях накануне 9 мая, тот не я, хотя тоже не очень умный человек. Так или иначе, стихи были разучены. Мне досталось про парнишку, который попал к фашистам, и те его пытали. Он, естественно, никого не выдал и был зверски убит. Когда я это читала наизусть, ком стоял в горле, и думалось, что вот, попади я туда, тоже бы никого не выдала…

В тот день, когда нам с особо одаренными одноклассниками предстояло выехать на станцию переливания крови для чтения стихов о войне, наш класс поставили дежурить в школьной столовой. Постановил это, видимо, идейный родственник того, кто и придумал читать стихи в учреждениях накануне 9 мая.

В те годы в столовке посуду мыл гигантский аппарат, в жерло которого надо было составлять тарелки со стаканами, а с другого конца – вытаскивать. Незадолго до этого всей женской части нашего класса сшили плиссированные голубые юбки неземной красоты. В них было велено прийти с утра, чтоб, стало быть, потом сразу поехать выступать.

Когда я, выполнив долг по дежурству, отступила от аппарата, юбка была мокрой и с жалкими остатками плиссировки. Во все время чтения я думала совсем не про парнишку, принявшего мученическую смерть, а про то, что стою в первом ряду как чучело. Благоговеть не получалось. Мне было лет восемь.

«Аджимушкайские каменоломни – подземные каменоломни в черте города Керчь (названы по поселку Аджи-Мушкай), где со второй половины мая до конца октября 1942 года часть войск Крымского фронта вела оборону против немецких войск», – написано в Википедии…

На юге раннее утро, пионерский лагерь просыпается по команде – сегодня едем в Аджимушкайские каменоломни. Где эти каменоломни и что они собой представляют, не знает никто. Лагерный фольклор слагает что-то похожее на сказки братьев Гримм. Но это накануне, а в то утро часов в 6 нас гонят в столовку (опять!) на завтрак. Не спорю, есть люди, которым абсолютно все равно, в какое время суток засунуть в себя холодное вареное яйцо, хлеб с маслом и какао с пенкой, разлитое с вечера. Но это опять не я. Посидев с закрытыми глазами, бреду в автобус – ехать часа три. С восходом солнца жизнь как-то налаживается, и, подстегиваемые вожатыми, мы начинаем орать дурными голосами песни про счастливое советское детство и геолога, который шел по тайге (как я сейчас понимаю – дань родным местам, мы все-таки из Тюменской области на юг приехали, а многие – и вовсе с севера). В автобусе жарко, окна открывать нельзя, едем на экскурсию.

Утро, часов 9, откровенно прохладно. Напяливаем кофты и идем внутрь каменоломен за тетенькой-экскурсоводом. Она стоит отдельных слов – сдержанная юбка ниже колена, блуза со скромным украшением, пучок, – как с плаката про трезвый образ жизни или про то, что в школе хулиганить нельзя. Внутри собачий холод, мы жмемся друг к другу и отпускаем неловкие, в силу возраста, шутки. Она строго одергивает, что вот, мол, тут люди гибли тысячами.

Из экскурсии запомнилось: сначала в каменоломни привели скотину, потом ее съели, потом откопали шкуры с копытами и сварили. И еще, что путь к колодцу простреливался немцами. И операции даже делали, – это я отметила профессионально, собираясь быть врачом.

Между тем опять из «Вики»: «В боях, а также от ран, обвалов, удушья и голода погибли тысячи советских бойцов и мирных граждан. Несмотря на то, что героическая оборона Аджимушкайских каменоломен не принесла советской стороне непосредственной победы, она, как и другие оборонительные операции начального периода войны, позволила связать значительные силы Вермахта, распылить их по территории СССР и сдержать наступательный порыв германской армии».

Надо сказать, что до нас у монумента побывало немало народу – в 1983 году отметили двухмиллионного посетителя. У входа стоят бутафорские снаряды, а на них пионеры дружественных стран завязали галстуки, странных для нас оттенков, темно-бордовые, например. Апофеозом экскурсии стало отвязывание экскурсоводом галстука и наказ вручить его в конце смены самому достойному пионеру. Просто, чтоб соблюсти историческую справедливость, галстук мне тогда повязали. Хотя логику достойного пионера вы видите. Было холодно, хотелось есть и про Брежнева с его «Малой Землей» слушать было скучно. Еще и с моря дуло – я простудилась и лежала неделю в изоляторе, читая про пионеров-героев, в то время как все купались в море и ели зеленую, проносимую контрабандой на территорию, алычу.

Да, про галстук, я его долго носила, берегла, даже не прожгла ни разу. Мне все завидовали. Это было в 12 лет.

Год назад в селе Велижаны Нижнетавдинского района Тюменской области был снесен памятник Воинам Великой Отечественной войны. Информация об этом быстро разошлась и вызвала определенный общественный резонанс. Прокуратура Нижнетавдинского района организовала проверку. Выяснилось, что памятник 70-х годов прошлого века, стоял в центре села и никому вроде бы не мешал. Как водится, в праздничные дни туда водили школьников, чтобы, с одной стороны, пробудить патриотические чувства, с другой – поставить галочку в графе «Внеклассная работа».

На фронт из Велижан и близлежащих деревень ушли 480 человек, из них 184 погибли в боях за Родину, остальные умерли позже. Сейчас в Велижанах не живет ни одного участника войны. С учетом важности монумента в 2000 году, к 55-летней годовщине Великой Победы, памятник был увеличен – рядом с ним была выложена стена из кирпича, на которую поместили таблички с именами павших воинов.

Потом что-то пошло не так. Администрация документы на землю не оформила или что-то еще, но в 2015 году памятник снесли, и теперь вместо него в центре села стоит частный дом. Как если бы другого места для строительства частного дома в селе не нашлось.

Бывшего главу Велижанского сельского поселения сначала решили примерно наказать, но потом простили (внимание) в связи с очередной годовщиной Великой Победы. Уголовное дело прекратили, назначили нового председателя.

Памятник, чтобы замять скандал, водрузили в другом месте. Президиум Тюменского областного суда оставил в силе решение Нижнетавдинского районного суда от 13 июля 2015 года, которым в удовлетворении требований прокуратуры о восстановлении снесенного памятника было отказано. История почти забылась.

Не хочется впадать в истерику, но осталось несколько вопросов: кто и зачем построил дом на этом месте, как этому человеку живется в селе, где все друг у друга на виду. Можно было бы попробовать удовлетворить свое любопытство, но я не буду. Просто потому, что любить и помнить нельзя заставить…

Моя покойная бабушка – Лукьяненко Татьяна Макаровна – воевала в десантном полку. Иногда я беру ее тетрадь, в которой она делала заметки для себя, до последнего дня оставаясь школьной учительницей, и читаю про жизнь. И пытаюсь посмотреть на нее ее глазами. Единственное, чего я боюсь – вдруг когда-нибудь моему сыну это покажется неважным и неинтересным, ведь с каждым новым поколением мы отдаляемся от этой войны, и для наших детей это уже четвертый оттиск под копирку.

Мне 40 лет.

Светлана Сафронова
Больше всего любит языки, даже если не понимает ни слова. За хорошее владение письменной речью готова простить многое. Считает, что ненормативная лексика имеет право на жизнь, а в некоторых ситуациях – предпочтительнее сотни правильных слов.
Выше всех других жизненных ценностей ставит семью.